– Да, – сказал я, когда Мэфи очередной раз пробегал мимо меня. – Вода с неба – это может быть удивительно и очень весело.

Мэфи перестал кусать дождь, посмотрел на меня, а потом снова на небо.

– Вода, – сказал он своим скрипучим, как ржавые петли, голосом. – Вода!

– Вообще-то, это дождь, просто он сделан из… – Я тряхнул головой: да какая разница. – Да, вода.

Мэфи выдал радостную трель, подбежал ко мне, прижался к ногам и повторил:

– Вода, – а потом добавил: – Хорошо!

– Думаю, да.

Я сел у румпеля и позволил дождю насквозь промочить мою одежду.

Давно уже не было такого дождя…

…Когда начался последний влажный сезон, мне было тринадцать. Мы с Эмалой были на пляже, в шутку соревновались, кто больше соберет даров моря в песке или в воде.

Я только что поймал огромного радужного краба и вопил от восторга, чуть ли не тыча им в лицо Эмале.

– Ну что там у тебя? Парочка моллюсков и морской еж? А у меня… – я взял краба за клешни и помахал ими в воздухе, – самый большой и самый вкусный из всех крабов. Его зовут краб Корло, и он рад с тобой познакомиться. В свободное время он потопляет лодки. Так что я не просто раздобыл еду на целый котелок. Поймав этого краба, я стал героем. Обо мне будут слагать песни. Йовис – покоритель крабов! Спаситель морей!

Эмала только закатила глаза:

– Опять небылицы сочиняешь? Ты такой обманщик.

Краб дернулся и ущипнул меня клешней за мягкое место между большим и указательным пальцем.

– Оу! Проклятье!

Я тряхнул рукой и выронил краба, а Эмала весело рассмеялась.

И вот тогда внезапно начался дождь. Тяжелые тучи уже несколько дней бродили по небу, но разразиться дождем решили именно в этот момент. Мы с Эмалой родились во влажный сезон, но с тех пор прошло много времени. В сухой сезон тоже бывают дожди, но куда им до этого. Этот дождь был таким, словно небо, как плотина, удерживало целый океан, но потом плотину прорвало и вода хлынула на землю.

Эмала снова рассмеялась, запрокинула голову и раскинула руки в стороны, позволив корзине упасть на песок. Ее мокрые волосы прилипли к голове, капли дождя, как роса, собирались у нее на ресницах и, как слезы, стекали по щекам.

– Ты такая красивая, – брякнул я, и это изменило нашу дружбу навсегда.

Веселье мгновенно покинуло Эмалу.

– Ты такой обманщик, – повторила она, но в этот раз ее голос звучал не так уверенно.

А потом она развернулась и, даже не подобрав корзины, побежала по берегу.

После этого она не разговаривала со мной четырнадцать дней, для меня это была целая вечность. Я несколько раз приходил к ней домой и стучал в дверь, но ее мать или отец по-доброму меня спроваживали.

Однажды открыла ее младшая сестра.

– Эмала не хочет тебя видеть, – прямо в лоб сказала она и захлопнула дверь, прежде чем я смог что-то ответить.

Я забыл, какой была жизнь до того, как подружился с Эмалой. Я пытался подружиться с другими мальчиками и девочками, они не очень-то охотно меня принимали, всегда начинали с вопросов, говорю ли я на пойерском, правда ли, что пойеры держат медведей как домашних животных и что значит в переводе с пойерского мое имя. Оно ведь должно что-то значить. Их не смешили шутки, которые смешили Эмалу. Они говорили на своем языке, я пытался приспособиться, но получалось неважно, потому что я не очень-то этого хотел. Я хотел быть с Эмалой, нам не надо было приспосабливаться, мы всегда легко понимали друг друга.

Когда она наконец снова постучала в мою дверь, я чуть не задохнулся от счастья. Эмала не пыталась притворяться, будто ничего не было, и не стала возвращаться к нашему последнему разговору. Она стояла у меня на пороге, в ее черные волосы были вплетены шелковые ленты. Лицо у нее было серьезное, а глаза такие темные, что мне казалось, я могу в них утонуть.

– Мы можем дружить, – просто сказала она. – Ничего больше между нами не будет.

Я был чуть старше, чем обычный мальчишка, и повел себя как глупый щенок, который неуклюже прыгает от радости, что хозяин снова решил с ним поиграть.

– Я ж тогда пошутил. Перестань, хватит меня пугать. Я ничего такого не имел в виду.

Эмала посмотрела мне в глаза, и я сразу сник. Моя ложь была как промокшая тонкая бумага, которая расползается, стоит ткнуть в нее пальцем. Эмала вздохнула, скорее всего, потому, что ей было жаль меня, а не из-за чего-нибудь еще.

– Хочешь, пойдем собирать кокосы? – предложила она.

Я кивнул и быстро надел сандалии.

С того момента наши отношения изменились, хотя мы и старались, чтобы все оставалось как прежде. Я заметил, что мне нравятся женщины. Эмала быстро превращалась в женщину и нравилась мне больше всех других, вместе взятых.

Уже потом, как-то вечером, когда мы сидели на пляже и смотрели на звезды, Эмала призналась, что влюбилась в меня в один из дождливых дней в кухне моей мамы.

– Ты помогал ей лепить дамплинги, – сказала она и положила голову мне на плечо. – И ты молчал. Кажется, впервые в жизни ты не болтал без умолку. Я села рядом и стала вам помогать. Мы сидели плечом к плечу, и в той тишине я вдруг почувствовала будущее. Ты всегда так много говоришь. Все говоришь и говоришь. Твои истории никогда не кончаются! Они мешали мне понять, какой ты на самом деле, как будто все эти слова скрывали от меня правду. Я всегда знала, что нам весело вместе, что мы всегда найдем для себя интересное занятие. Но я никогда не думала, что смогу рассказать тебе о том, что у меня на душе, поделиться своей болью или разочарованиями, открыться тебе. Или разогнать твою печаль. Я всегда думала, что ты просто веселый мальчишка, вечно шутишь или рассказываешь смешные истории, вроде той, где рыбак случайно поймал на крючок луну.

В тот день, после того как мы закончили лепить дамплинги, Эмала меня поцеловала. Лицо у нее было серьезным и печальным, как в тот день, когда она сказала, что мы можем только дружить и ничего больше. А потом она рассмеялась, и я тоже рассмеялся и поцеловал ее. Я целовал ее снова и снова, как будто весь мир – океан и только она – воздух, которым я могу дышать…

…Дождь был теплым, струйки воды стекали по моим щекам. Я сидел у румпеля, вспоминал все это и не мог понять – плачу я или нет. Мэфи тихонько подошел к моим ногам, посмотрел мне в лицо и запрыгнул на колени, потом встал на задние лапы, а передними уперся мне в грудь.

– Плохо? – спросил он, заглядывая мне в глаза.

– Нет. – Я откашлялся. – Бывает так хорошо, что становится грустно, потому что ты это потерял. Очень хорошо.

Мэфи уткнулся головой мне в подбородок, пощекотал усами шею и промурлыкал:

– Очень хорошо.

Я почесал маленькие бугорки у него на голове и подумал, как бы Эмала отнеслась к этому зверьку.