о припухлостях, затвердениях и прочих интимных подробностях мы начинаем страшно пугаться визуального осмотра. Даже позвонив нам со словами «у меня из влагалища что-то торчит», женщина может категорически отвергнуть предложение пойти, взять зеркало и посмотреть, заранее испытывая отвращение к тому, что может увидеть. Подозреваю, что такое нежелание смотреть – по-настоящему смотреть – на собственное тело много говорит об условностях нашего воспитания. Зачастую девочку с раннего возраста приучают к мысли о том, что ее анатомия – постыдна, запретна даже для нее самой, а обсуждать ее можно разве что шепотом и только через цветистые эвфемизмы, в то время как мальчики спокойно играют в душе со своими пенисами, стоит им только их обнаружить. Такое внушенное поведение может долгие годы отзываться острым смущением и дискомфортом и являться причиной массы неудобств, ведь нередко бывает так, что достаточно просто осмотреть себя самой, вместо того чтобы час добираться до приемного отделения больницы. Однако, слушая застенчивый голосок в трубке, я понимала, что нет смысла настаивать, чтобы пациентка сама осмотрела свой шов, не выходя из дома.

– Мне трудно сказать, что в действительности происходит, опираясь только на ваше описание по телефону, – осторожно сказала я, записав ее фамилию на бланке входящих звонков, и пометив ниже: «Симптомы неясные; пациентка сообщает о болях в области шва, но по голосу кажется здоровой». Я оторвала бланк от корешка и положила в стопку других, накопившихся на посту за день. В ту смену мы дошли до точки, когда уже не имело смысла учитывать, кто должен прийти и кто уже пришел – чему быть, того не миновать.

– Почему бы вам не заехать в госпиталь, Яс, – предложила я, – и мы, как только появится возможность, вас осмотрим. Правда, сейчас все очень заняты, – ввернула я отработанный намек. В углу комнаты ожидания какая-то женщина в полный голос ругалась со своим парнем из-за куриной ножки, которая последней осталась в картонном ведерке, заказанном ими для подкрепления сил. «Все ясно, – решила я, наблюдая, как еще несколько женщин ворчат и вздыхают, сидя за стеклянной перегородкой. – Вы можете немного подождать».

Когда Яс явилась в приемное, то выглядела в точности как идеальная молодая мамочка: стройная, миниатюрная, с иголочки одетая, блестящие темные волосы собраны в аккуратный пучок, помада на губах подобрана по цвету к детской сумке через плечо. Когда я предложила ей поднести детское автомобильное кресло, в мягком нутре которого безмятежно спал ее ангелочек, она лишь улыбнулась и подняла его одной рукой, словно кресло ничего не весило.

– Я сама, – ответила Яс. – Но все равно спасибо.

Я рассчитывала увидеть бледную тень, которая едва волочит ноги, а вместо нее передо мной стояла спокойная, уверенная в себе женщина. Я улыбнулась Яс в ответ – повторяйте за пациенткой, отзеркаливайте – и повела ее в первый бокс.

Яс осторожно поставила автомобильное кресло на пол и присела на кровать, одним ловким движением забросив обе ноги в новеньких кроссовках на простыню в изножье. Посматривая на нее исподтишка со скрытым скептицизмом, я начала включать аппараты и мониторы, стоявшие возле койки. Мало кто из рожениц, перенесших кесарево сечение пару недель назад, мог двигаться с такой легкостью и уверенностью, не говоря уже о пациентках с абдоминальными инфекциями. Яс послушно закатала рукав шелковой блузки, чтобы я надела ей на руку манжету и измерила давление. На мои стандартные вопросы она отвечала вежливо, но без подробностей.

– Яс, – сказала я, – все ваши показатели в норме, что очень хорошо. Давайте теперь я осмотрю ваш шов? Если у меня возникнут сомнения, я приглашу врача, чтобы и он посмотрел.

Яс широко улыбнулась.

– Конечно, – сказала она, расстегивая джинсы и спуская их до бедер. Живот у нее оказался гладким и загорелым: она явно была из числа женщин, которые благодаря удаче (точнее, хорошей генетике) избежали появления растяжек, превращающих кожу в сдутый воздушный шарик, как у большинства молодых матерей. Поскольку лишних складок не наблюдалось, шов оказался сразу у меня перед глазами – тонкая красная линия, пересекающая живот. В уме я отметила себе запомнить фамилию врача, делавшего кесарево: тут явно чувствовалась рука мастера. Я натянула голубые одноразовые перчатки, взяв их с тележки возле кровати, и осторожно прошлась пальцами по шву. Никаких неровностей, припухлостей, никакого смещения кожи к одному из краев. Шов можно было демонстрировать на страницах учебников.

Во время осмотра я, к своему стыду, почувствовала укол зависти: мне самой после кесарева, сделанного пятнадцать лет назад, рану почему-то закрыли скобами, а не зашили. Теперь шов превратился в серебристую линию, но в первые недели после рождения дочери я выглядела и чувствовала себя как монстр Франкенштейна – измученным, страшным, сметанным на скорую руку чудовищем. С тех пор мне не раз случалось подмечать те же следы потрясения в глазах новоиспеченных мамочек, которым после одиннадцати (или двенадцати, или тридцати четырех) часов болезненных схваток срочно делают кесарево сечение, и к ступору от бессонницы добавляется острое чувство вины и разочарования. Занятия по подготовке к родам, тщательно заученные аффирмации и визуализациии, четырехстраничный родильный план – и вдруг все заканчивается операционной и ножом хирурга. Операция спасает вам жизнь, и многие женщины так ее и воспринимают. Однако есть и такие, у которых этот, порой весьма травматический опыт, крутится и крутится перед глазами, пока с течением времени не поблекнет настолько, чтобы выкинуть его из головы. Я поискала на лице Яс признаки такой внутренней борьбы, однако оно ничем их не выдавало.

– Яс – начала я, – совершенно естественно, что вы постоянно чувствуете усталость; вашему телу столько всего пришлось перенести. Вам сделали серьезную операцию, чего вы, скорее всего, совсем не планировали.

При этих словах она моргнула, но продолжала прямо смотреть мне в глаза. Я решила, что должна еще что-то сказать; возможно, мой сбивчивый монолог все-таки достигнет своей цели.

– Наверняка вы недостаточно спите, да и уход за ребенком отнимает огромное количество сил. Однако что касается шва, я никаких проблем не вижу – собственно, доктор сделал великолепную работу.

Тут она опустила голову, и я заметила у нее слезинку в уголке глаза.

– Может быть, вы слишком много двигались в последние пару дней? Разрез проходит через несколько слоев ткани, и тем, что находятся ниже, требуется больше времени на заживление. Если сразу много двигаться после операции, шов может болеть.

И тут это случилось. Идеально круглая слеза скатилась у Яс по щеке. Нижняя губа задрожала, вторая слеза последовала за первой, за ней – еще одна, и вот уже две блестящих дорожки забелели