конспекте «Властелина колец» нет Сарумана и Изенгарда, Галадриэли и Лотлориэна, Теодена и Рохана, Фарамира и Итилиэна, Шелоб и Кирит-Унгола, а также больших сражений. Более того, Древень тут отрицательный герой: он пленяет Гэндальфа в лесу Фангорн, а потом ловит Фродо. Очертания знакомой нам версии романа, однако, уже начинают проявляться, и Толкина посещает мысль, что Фродо не сможет уничтожить Кольцо, — Голлум схватит волшебный артефакт и упадет с ним в огонь.

В переработанной версии глав о Ривенделле Элронд и Гэндальф обсуждают Старый лес, умертвий и Бомбадила. Но главной задачей для Толкина было определиться, что и как надо сделать с Кольцом. Он готовит героев к следующему этапу: Фродо и Сэм должны совершить «антипоиск» вместе с Гэндальфом (на очень ранней стадии признанным желанным, пусть и неожиданным, попутчиком), Ходоком (уже человеком) и Боромиром, к которым вскоре присоединятся хоббиты Фарамонд и Мерри. Состав Братства был весьма изменчив, и Толкин продолжал его переосмысливать, а также начал подумывать о том, что на помощь героям мог бы прийти Древень.

Писатель не удержался от отсылок к другим своим произведениям. «Странствия», позже опубликованные как песня Тома Бомбадила, стали источником стихотворения «Эарендиль был моряком», которое Бильбо сочинил и прочел Элронду и эльфам. Сами «Странствия» основаны на якобитской песне-тираде конца XVII — начала XVIII века I hae nae Kith, I hae nae Kin, которая начинается со строки: O what’s the rhyme to porringer?[70] Ее третий куплет призывает повесить короля-протестанта Вильгельма III, чтобы «Яков вернул свое». Речь о свергнутом католическом монархе Якове II. Как и в «Хоббите», во «Властелине колец» неожиданно находит отражение бунтарское якобитство, и Арагорн, который помогает Бильбо написать стихотворение, — это потомок королей, вернувшийся и заявляющий о своих правах. Он даже умеет исцелять руками — такая способность ассоциировалась с королями из династии Стюартов[71].

◆

Братство наконец покидает Ривенделл и переходит к следующему этапу: «Кольцо отправляется на юг». Даже в первых черновиках чувствуются разногласия между членами Братства: в Боромире зреет предательство, между Леголасом и Гимли разыгрывается древняя вражда эльфов и гномов, не ладят друг с другом Гэндальф и Ходок. Напряжение сохраняется и в окончательной версии романа: заметно, что Леголас бранит Пиппина и не общается с Фродо напрямую вплоть до границы Лотлориэна, а Мерри чаще молчит. Это очень сомнительный поход, предпринятый от отчаяния посреди зимы.

Братству не удается преодолеть Мглистые горы, и они решаются войти в шахты Мории, а Толкин тем временем пишет себе напоминание, что эти гномьи чертоги должны очень отличаться от чертогов Одинокой горы в «Хоббите». Гэндальф пытается туда войти, но сталкивается с теми же трудностями, что и в «Хоббите». Вскоре ненадолго появляется Глубинный Страж. Внутри путники прокладывают путь сквозь тьму и находят могилу Балина. В добавленном позже фрагменте они обнаруживают дневник, посвященный попытке вновь заселить шахты. Толкин обращается к запискам. Члены Братства хотят уйти, но на них нападают гоблины и Черный Всадник. Гэндальф сражается с всадником (позже его заменит балрог) и вместе с ним падает в пропасть с разрушенного моста. В скобках Толкин сразу добавляет: «Конечно, Гэндальф потом непременно должен появиться снова — может быть, он упал не так глубоко, как казалось». В отличие от многих других аспектов, возвращение Гэндальфа было задумано уже в самом раннем черновике этой сцены.

В предисловии ко второму изданию Толкин утверждал, что в мрачные дни Второй мировой войны он забросил роман почти на год и не работал над ним с конца 1940 до 1941 года. Кристофер Толкин, однако, считает, что отец сделал паузу в декабре 1939 года и возобновил работу приблизительно в августе 1940-го[72]. Потом последовал перерыв до 1942 года, затем еще один, продлившийся до апреля 1944 года, хотя Толкин все же начал переписывать первые главы и вернулся к выстраиванию хронологии.

Больше всего усилий потребовали «Древняя история» (опубликована как «Тень прошлого») и рассказ Гэндальфа о Кольцах власти. Толкин по-прежнему не вполне понимал природу этих колец, их связь с рассказом Бильбо о Кольце в «Хоббите» и то, каким образом Кольцо должно управлять побочной сюжетной линией с восхождением Арагорна на престол Гондора в качестве наследника Исильдура, Кольценосца из прошлого. Странно, но писатель внимательно отнесся к снам Фродо в доме Тома Бомбадила и в Бри, будто надеясь разглядеть в них намеки на развитие сюжета, указание на сокрытые пока события.

Наконец, в романе появляется павший волшебник Саруман. В будущем это позволит создать новую насыщенную нить повествования — она начнется с заточения Гэндальфа и достигнет кульминации в Бэг Энде в предпоследней главе романа, но пока Толкин боролся с прямыми следствиями расширившейся истории Кольца, из-за которой затянулись дебаты в Ривенделле.

В результате творческие муки привели к рождению новой версии, начинающейся с «Совета Элронда». Переосмыслить встречу в Ривенделле позволил все тот же смелый шаг — появление Сарумана во всех его расцветках и масках. Его происками можно было объяснить исчезновения и задержки Гэндальфа, он проложил путь к описанию механизированных козней и нового индустриального общества Изенгарда, в сюжете появился еще один ориентир. Изенгард открывал широкие возможности: «Властелин колец» не только начал отходить от знакомых мест и атмосферы «Хоббита», но и намекать на существование целого мира с различными культурами. От Хоббитона мы добрались до милой, безопасной гавани Ривенделла, а теперь появилась нотка мрака и горечи, искушающая выйти за пределы уже известного.

◆

Первым нововведением стал балрог из Мории. Его описание вызывает много споров: например, есть ли у него крылья? Толкин здесь замечательно уклончив и тонок. Схожую черту философ Грэм Харман недавно обнаружил у мастера ужасов Говарда Филлипса Лавкрафта (1890–1937) — современника Толкина, прославившегося «Мифами Ктулху» про монструозных, кошмарных межизмеренческих существ. По мнению Хармана, ключом к произведениям Лавкрафта является понимание, что созданные им монстры не антропоцентричны, а человеческие знания не позволяют приблизиться к осмыслению чуждой реальности. Харман пишет, что «величайший дар Лавкрафта-писателя заключается в намеренном и умелом предотвращении любых попыток его парафразировать». Для примера обратимся к описанию статуи Ктулху: «Если я скажу, что в моем воображении, тоже отличающемся экстравагантностью, возникли одновременно образы осьминога, дракона и карикатуры на человека, то, думается, я смогу передать дух изображенного существа, <…> [но] именно общий контур этой фигуры делал ее столь пугающе ужасной».

Эту фразу никак нельзя выразить предложением «Он выглядел как комбинация осьминога, дракона и человека». Поэтому язык Лавкрафта, по словам Хармана, «парафраза реальности, ускользающей от буквального изложения». Философ видит в этом «причудливый реализм».

Примеры описания монстров, где невозможен парафраз, можно найти и в рассказах о призраках Монтегю Родса Джеймса, с которыми Толкин был знаком. В «Альбоме каноника Альберика» (1895) этот автор эдвардианской эпохи описывает картину с отвратительным гуманоидом: «Поначалу видна была лишь масса грубых, спутанных черных волос. Если присмотреться, под