городская структура афинского полиса требовала расширения торговых и экономических связей, установления контроля над путями, ведущими к главным источникам зерна и сырьевых ресурсов. Это также побуждало Афины к реформированию морского союза и усилению в нем афинского господства.

Рассматривая трансформацию Афинского морского союза в Афинскую империю, необходимо дать оценку возникшей в 60-е гг. XX в. дискуссии о датировке этого процесса. Под влиянием взглядов американского эпиграфиста Маттингли в названные годы стали пересматривать хронологию афинских надписей V в. до н. э, имеющих отношение к афинской внутрисоюзной политике, традиционная датировка которых колеблется в пределах 50—40-х гг. V в. до н. э, и отодвигать ее к 20-м гг. V в. до н. э, считая, что о трансформации Афинского морского союза в империю можно говорить применительно ко времени Пелопоннесской войны и правления Клеона[159]. Недостаточная убедительность подобных выводов обусловлена уязвимостью не только с эпиграфической точки зрения, но и несогласованностью с данными исторической традиции, подтверждающими, что начало формирования Афинской империи относится к середине V в. до н. э.[160]

Вместе с тем некоторые исследователи, хотя и соглашаются с традиционной датировкой афинских декретов V в. до н. э. и тем самым признают, что Афинская империя сложилась до начала Пелопоннесской войны, тем не менее склоняются к мысли о том, что сильный афинский империализм развился только после смерти Перикла и ассоциируют его с Клеоном и его преемниками[161]. Это признание Афинской империи без имперской политики или отнесение ее возникновения ко времени Пелопоннесской войны обусловлено, во-первых, не преодоленной до конца идеализацией афинской демократии при Перикле, во-вторых, ошибочным, как нам представляется, постулатом о том, что афинский империализм был следствием Пелопоннесской войны, разразившейся в 431 г. до н. э. Мы же, опираясь на соответствующую интерпретацию данных Фукидида и других источников, в том числе и эпиграфических, считаем, что именно Пелопоннесская война была закономерным результатом имперской политики как Афин, так и Спарты, достаточно отчетливо проявившейся в период первой конфронтации между ними в 460—445 гг. до н. э, которая получила название первой Пелопоннесской войны. Другая дискуссия, тесно связанная с первой и достигшая своего накала также в 60-е гг. XX в, касается проблемы популярности или непопулярности среди союзников Афинской империи. Начало этой дискуссии положил своей статьей де Сент-Круа[162], доказывающий, что отношение к афинскому господству среди союзников было в основном благожелательным, а те восстания, о которых мы знаем, были спровоцированы главным образом персидскими ставленниками либо немногими (ολίγοι) олигархически настроенными силами и имели случайный характер. И здесь, как мы видим, наблюдается тенденция к идеализации отношений внутри Афинской империи.

Учитывая все это, мы проанализируем в данной главе содержание афинско-спартанских отношений в 50— 40-е гг. V. в. до н. э, рассмотрим комплекс мероприятий, характеризующих процесс трансформации Афинского морского союза в Афинскую империю, выделим его основные этапы, а также выясним роль Перикла в осуществлении этой политики и отношение к ней союзников.

Современные ученые пересматривают традиционный взгляд на возникновение первой Пелопоннесской войны, основывающийся на гипотезе о про- и антиспартанской партиях в Афинах и мирной военной партиях в Спарте[163]. Действительно, такого рода концепция страдает упрощенным подходом к решению сложных вопросов и нередко искажает подлинный характер событий. Однако невозможно согласиться и с противоположным мнением, согласно которому эта война явилась лишь результатом непримиримой вражды Коринфа и Эгины с Афинами[164]. В этом случае авторы подчеркивают только ее формальную причину. Между тем война — это явление социально-политическое, а потому внешнюю политику Афин и Спарты необходимо рассматривать в тесной связи с внутриполитическими и экономическими отношениями в этих полисах.

Кроме того, первая Пелопоннесская война не ограничивалась только враждой Коринфа и Эгины с Афинами. Она представляла собой конфликт между двумя военно-политическими блоками, сложившимися к концу 60-х гг. V. в. до н. э., которые возглавляли Спарта и Афины. По мнению Фукидида, вражда между лакедемонянами и афинянами привела к тому, что они вместе со своими союзниками стали воевать друг против друга (Thuc., I, 107—115). Фукидид также дает представление о социально-экономической и политической подоплеке этой вражды (Thuc., I, 80-85; 141-144; IV, 9, 36-45). Он отмечает, что пелопоннесцы живут трудами своих рук и у них нет денег ни частных, ни общественных, так что они не способны вести продолжительные войны и особенно вдали от Пелопоннеса. Между тем войны ведутся не столько на взносы, выколачиваемые силой, сколько на готовые средства и, как правило, носят затяжной характер (Thuc., I, 141, 2-5; II, 80, 2, 4; 6).

В самом деле, граждане большей части пелопоннесских полисов были мелкими крестьянами-землевладельцами, которые главным образом собственным трудом при участии нескольких рабов обрабатывали свои наделы и выращивали хлеб. Пелопоннес в отличие от Аттики не был опустошен и разорен персами. Поэтому война не внесла существенных изменений в установившийся с древности уклад жизни пелопоннесских крестьян. Во время военных действий они становились гоплитами, но не могли надолго отрываться от земли. Из всех пелопоннесских государств только Спарта отличалась другими условиями. Здесь граждане не были привязаны к земле, ибо их наделы обрабатывали государственные рабы — илоты. Спартиаты имели больше свободного времени, которое тратили на военные тренировки, могли предпринимать военные походы в любое время и участвовать в длительных военных кампаниях. Это и обеспечивало Спарте ведущее положение в Пелопоннесе. Однако возможности лакедемонян были ограничены, так как они не располагали собственным военным флотом, не имели наличных средств, ибо сами не чеканили монету, не взимали налог с членов Пелопонесского союза и, следовательно, должны были координировать свои действия с желаниями и способностями союзников осуществлять те или иные общие внешнеполитические акции.

В экономическом отношении члены Пелопоннесского союза были далеко не однородны. Коринф со своими колониями, Мегары, Сикион, Пеллена, Элида, поставлявшие корабли в общесоюзный флот, были более или менее развитыми торгово-ремесленными центрами. Другие полисы, в том числе Спарта, были земледельческими государствами. Поэтому экономические и политические цели пелопоннесцев не всегда совпадали. Это, как указывает Фукидид, вносило определенный диссонанс в действия Пелопоннесской лиги (Thuc., I, 40, 7).

В большинстве пелопоннесских государств господствовала олигархическая форма правления, и спартанцы, насколько было в их силах, препятствовали установлению в них демократий (Thuc., I, 19). Пелопоннесские полисы, и прежде всего сама Спарта, отличались консервативностью общественных отношений, требующей неукоснительного подчинения традиционным законам и обычаям (Hdt., VII, 104; Xen. Lac. Pol., 8, 1—5); замкнутостью и подозрительностью, что особенно подчеркивает Фукидид (Thuc., I, 144, 2; II, 39; V, 68, 1 sq.); высокой ролью государства и его институтов, стоящих