Горький шире смотрел на мир, учитывая не только сложную обстановку внутри страны. Он был свидетелем усиления власти фашистов в Италии, в Германии, углубления мирового кризиса. В Советской России же, в «новой России» он увидел главное – новый народ: «Это не тот народ, который я знал, не тот, о котором я писал, – другой… Он должен и может сделать все, что он хочет». Первое впечатление от увиденного, от встреч и поездок подробно описал Максим в письмах супруге: «С утра до вечера каждый день ездим мы по заседаниям, клубам, фабрикам, сейчас были у пионеров… Очень много видели интересного и нового. Несмотря на то, что мы в Сорренто все-таки довольно много имели сведений о России, когда приехали в Москву, то увидели другое, чем то, о чем слышали и читали…» Максим посетил Институт физической культуры, который хорошо помнил по 20-м годам: «Теперь у них новый дом, стадион с дорожкой 400 метров, 6 теннисов, большой новый пруд для купания (на месте бывшего болота)».

Отец и сын понимали, что им стараются показать все с наиболее выгодной стороны, но и не замечать много хорошего, разительно отличающегося от прошлого, было невозможно. Чтобы избавиться от лишней «опеки» и толп любопытных, Горький загримированный, в накладной бороде, с Максимом и Крючковым ходили по городу, заглядывали на вокзалы, в трактиры, разговаривали с людьми. Он писал своей невестке: «В прошлое воскресенье ходил по улице загримированный, с бородою… Видел много интересного, и, наверное, не раз повторю этот прием наблюдения, ничем не стесняемого… Здесь очень интересно и хорошо. Страна – или, точнее, Москва – сильно помолодела. Город чище, народа больше, бешеное движение трамваев, автобусов, автомобилей, множество красивых магазинов, новых зданий, старые – отлично отремонтированы. Люди одеты не очень богато, но ровно, резких отличий нет, как не видно и нищих. Любопытно все, ново и бойко. На площадях – громкоговорители, в скверах – музыка. Колокола звонят. Вот скоро поеду в Курск, Харьков и на Дон».

И сына, и отца поражал подъем культурного уровня, интерес к образованию и очень радовали встречи с «новыми людьми». И об этом тоже Максим писал Надежде: «Была крестьянка, научившаяся писать и читать 5 лет назад (теперь ей 62 года), сейчас пишет сказки и печатает. Очень хорошо. А сегодня из Ленинграда пришел пастух, тоже недавно, 8 лет назад, научившийся грамоте, он увлекся французской литературой, выучил французский язык на курсах, а теперь не только свободно читает, а и говорит. Их, таких людей, не единицы, а огромное число».

Весь день у А.М. был расписан по минутам: посещение нового аэродрома под Москвой, колонии ГПУ. «Были мы в колонии ГПУ для социально опасных. Место – замечательное. Там 200 человек бывших воров, бандитов, налетчиков и убийц. Есть женщины. Возраст – от 8 до 18. По социальному положению – от батрака до князя Гагарина. Много разговаривал с ними. Охраны у них – никакой, а у самих есть оружие, никогда не бывает скандалов. Наказаний нет, единственное запрещение – это пить и курить. За бутылку пива из колонии выставляют», – пишет Максим Надежде в Сорренто.

Вечерами Максим разбирал корреспонденцию – сотни писем, рукописей, просьб и приглашений. И опять удивительные встречи: «Вчера приходил очень интересный крестьянин. У него образцовое 8-польное хозяйство, библиотека в тысячу книг, выписывает семь газет. 4 года был бедняком. Он организовал в деревне школу, курсы по земледелию, общеобразовательные курсы, церковь снесли наполовину, увеличили вдвое помещение, устроили театр и клуб. Верующих в деревне из 980 человек всего 4».

После короткого отдыха под Москвой в Морозовке А.М. с сыном отправились в поездку по Союзу: Курск, Харьков, Днепрострой, Крым, Баку, Тифлис, Ереван и опять Тифлис, Владикавказ, затем по Волге до Казани, Нижний Новгород и Москва. Эти места А.М. хорошо помнил по временам своей юности. Теперь он видел деревни на Волге, превратившиеся почти в города – новые каменные дома, электричество, радио. Поражало грандиозное строительство: рабочие поселки, больницы, детские дома, школы, театры, дворцы труда, тяжелый труд механизируется. Но не стоит думать, что А.М. находился в состоянии эйфории и замечал только достижения советского строительства – слишком со многими и совершенно разными людьми встречался и беседовал А.М., а когда он неважно себя чувствовал, Максиму приходилось вместо отца принимать по 20–30 человек в день, записывать их рассказы и передавать отцу.

Осенью вернулись в Сорренто. А.М. сильно устал, чувствовал себя неважно, но был очень доволен поездкой. Устал и Максим. Внешне он пребывал в восторженном состоянии духа, но внутренне он сильно переживал впечатления от нескольких встреч, произошедших во время поездки. Своими впечатлениями он делился с женой:

Сегодня вечером иду к бывшим сослуживцам по школе (школа Всевобуча) – они сейчас – 8 человек командиры Красной Армии, два летчика и один доктор, хирург. Очень интересно посмотреть на них. Я их хорошо помню, и 5 человек из них было в 1918 г. на курсах по ликвидации неграмотности, где я работал. Теперь один из них врач, учился 6 лет, кончил рабфак, а с 26-го года – директор хирургического отделения больницы на 400 коек. Другой – красный командир – написал книжку «Поэты Западной Европы за последние 10 лет». Книжка очень интересная, а парень этот тоже всего 9 лет, как читать научился. Сейчас ему 30 лет. Таких «новых» людей теперь встречаешь на каждом шагу…

Встреча с Чибисовым: «Это дядя, который служил у меня в Военной школе шофером и состоял при моей особе в виде телохранителя. Он кончил рабфак и медицинскую школу (5 лет), теперь заведует вечерними курсами для жел[езно]дор[ожных] рабочих, читает там лекции по… педагогике! Причем исключительно хорошо. Я был на одной и был поражен, как человек, который 8 лет тому назад не мог связать 2-х слов и был полуграмотен, теперь говорит перед 250 людьми так спокойно, как будто в жизни ничего другого не делал. Массу читал. Любимый писатель его – Анатоль Франс. И он, что меня особенно поразило, не только читал его, а знает его и всю литературу о нем» […]

Видел я еще одного человека, совершенно исключительных свойств. Он красноармеец, имеет орден Красного Знамени. В 19 г. был ранен в легкие 6 пулями, и ему белые отрезали уши. В 26 году он поехал на одну из дальних северных радиостанций с двумя товарищами, жили они на острове. Через год пароход должен был их забрать. Но через месяц один из парней утонул, а другой от одиночества и цинги сошел с ума, во время припадка стрелялся и через несколько дней умер. Никифоров остался один и в течение всей 6-месячной полярной ночи слушал по радио фокстроты и… писал сказки для детей. За время сидения на станции он делал измерения температуры воды у поверхности,