– Не родителей, – поправил ее Виктор Юрьевич, – только отца.

– Но зачем?

Мочалов-младший пожал плечами:

– Я не вмешивался в дела папы. Да и какие, собственно, могут быть дела у профессора, заведующего кафедрой? Курсовики, дипломы, диссертации, научные работы. Представить себе, что, возможно, кто-то, недовольный оценкой, решил таким образом убить двух зайцев – уничтожить свою работу и свести счеты с отцом, – согласитесь, было бы просто нелепо.

Журналистка кивнула:

– Кроме того, покойный родитель имел доброе сердце, – продолжал Виктор Юрьевич. – Пересдачи не являлись для него чем-то из ряда вон выходящим, наоборот, даже поощрялись. «Если студент все же выучит материал, пусть позже, – говорил он, – это моя победа».

Девушка задумалась:

– Следуя вашей логике, можно предположить: кто-то в тот вечер навестил ваших родителей, причем хороший знакомый, потому что, как я поняла, никаких следов взлома не наблюдалось.

Мочалов кивнул:

– Вы правы.

– Организовав взрыв так, чтобы все смахивало на несчастный случай, неизвестный покинул квартиру, не попавшись никому на глаза, – рассуждала девушка. – Ведь милиция не нашла свидетелей?

– Именно так.

– И труп Юрия Борисовича не вскрывали?

Мужчина отрицательно помотал головой:

– Представьте себе, вскрывали и ничего не обнаружили. У меня есть заключение, подписанное некой Вандой Лизиной, не захотевшей даже разговаривать со мной. А ведь когда-то она училась у моего отца!

– Вы сказали – Ванда Лизина?

– Да. В девичестве – Маевская. После окончания медицинского устроилась патологоанатомом в морг при седьмой городской больнице.

Катя вздохнула:

– Она действительно ничего вам не сказала?

Виктор Юрьевич стал делать упражнения для шеи.

– Просто сунула под нос заключение, прощебетала, что ей нечего добавить, и посоветовала идти и готовиться к похоронам.

– А вы...

– А я отправился к следователю. И он тоже не захотел меня слушать, – Мочалов горько усмехнулся. – Нет, формально он провел кое-какую работу. Но она не принесла никаких плодов. Вездесущие бабушки-старушки, коротавшие дни на лавочке, видели, как отец подъехал после работы, однако чтобы кто-то заходил к нему после этого...Нет, нет и еще раз нет!

Зорина улыбнулась:

– Откуда такая точность?

– С момента появления папы в квартире (они определили его по зажегшемуся в кухне свету) до момента взрыва в подъезд вообще никто не заходил.

– Вот как?

– Да.

– На Юрия Борисовича сильно подействовала смерть Александра Проскурякова? – сменила тему журналистка.

– Разумеется, – на лбу собеседника появились крупные капли пота. – Он до конца не верил в естественность этой смерти.

Катя почувствовала, как сильно застучало сердце:

– Он подозревал убийство?

– К сожалению, мы так и не успели поговорить об этом.

– Ясно, – Зорина пристально посмотрела на сидящего напротив мужчину. – Скажите, а почему Юрий Борисович выделил именно Проскурякова? Ведь среди его студентов были Карякин и Хомутов?

Мочалов растянул в улыбке тонкие губы:

– Мой отец ни про кого в жизни не сказал ни одного плохого слова. Он придерживался библейской фразы: «Не судите да не судимы будете». Эти парни обращались к нему с просьбой взять их под свою опеку. Папа отказал. Когда я спросил почему, знаете, что он ответил? «Представь себе медицину в образе прекрасной женщины. Миллионы мечтают добиться ее благосклонности. Некоторые, уже не надеясь на взаимность, пытаются брать ее силой. Другим она отдается сама. Александр Проскуряков – именно тот счастливчик, к которому медицина просто горит желанием упасть в объятия».

Девушка рассмеялась:

– Интересное сравнение.

Мужчина кивнул:

– По крайней мере, многое объясняющее.

Катя хотела еще что-то добавить, но тут зазвонил ее мобильный.

– Алло! Костик, это ты?

Радостный Скворцов сообщил, что экспертам удалось восстановить кое-что на бобине и теперь он рад ехать за женой хоть на край света, чтобы она насладилась записью.

– Дуй в теннисный клуб, – бросила супруга, отключая телефон и вставая с уютного дивана. – Спасибо за приятную беседу. Мне пора.

Мочалов задержал в своей широкой ладони ее маленькую руку:

– Прошу вас, если вы что-то узнаете...

– Я обязательно сообщу.

Дыша свежим воздухом и поджидая Константина, Катя продолжала размышлять. Итак, встреча с Мочаловым нисколько не продвинула вперед ее расследование. Безусловно, теперь она знает, что девушку на фотографии, влюбленно пялящуюся на Хомутова, зовут Вандой Лизиной и она работает или работала в городском морге. Что это дает? Ровным счетом ничего. В деле появился еще один убийца, который отправил на тот свет Проскурякова и Мочалова, а затем и Хомутову. Спрашивается, зачем? Зорина достала из сумки фотографию и стала пристально разглядывать студентов, словно надеясь увидеть на пожелтевшей от времени бумаге решение задачи. Хомутов и Проскуряков по-прежнему широко улыбались в объектив, Ванда Маевская по-прежнему пожирала глазами Игната. Неожиданно Катя вздрогнула. Ей показалось, что она уже видела Ванду. Оставалось вспомнить самую малость – где?

К приезду Зориной Киселев и Кулакова сообразили сладкий стол, намереваясь услышать из уст журналистки очередную потрясающую историю, однако Катя была немногословна.

– Я разрешу вам послушать, – не обращая внимания на делавшего ей знаки мужа, ответила она. – Но все остальное... Ребята, я прошу прощения... Если мой материал – правда, а не кошмарное, но все же случайное стечение обстоятельств, вы узнаете об этом первыми. В противном случае я просто похороню его в мусорном ведре.

Павел помрачнел:

– А мы тут так старались...

– Не мы, а Михалыч, – поправила его Лариса, сразу встав на сторону подруги. – Она права. Врубай запись.

Киселев подошел к старому бобинному магнитофону и усмехнулся:

– С тебя бутылка за это чудо техники. Еле откопал у Асиного отца на даче.

Журналистка махнула рукой:

– Непременно. А теперь включай, не тяни резину.

Киселев нажал нужную кнопку:

– Предупреждаю, восстановить удалось не все.

– Довольствуемся тем, что есть.

Издав страшное шипение и хрипение, динамик выбросил первые членораздельные звуки. Резкий женский голос наполнил комнату: