насущных нужд — им нравится истреблять деревья еще и просто так, от скуки. Вот как тебе сейчас, Ветлугин. А ведь деревья необходимы не только людям: они дают пищу и кров зверям и птицам. Все это и малые дети знают, не то, что такой здоровый лоб, как ты, Ветлугин. Но деревья — это же, в первую очередь, живые существа! Понимаешь: живые! Более того, наверное, самые совершенные существа на Земле!". — "Да ну, живые… Скажете тоже, Константин Андреевич… Живое существо я бы не стал ножиком резать". — "Ты не знал, что деревья относятся к живой природе? Вам рассказывали об этом еще в младших классах на уроках природоведения. Ты где был в это время? В футбол играл, как обычно?". "Из живых деревьев я знаю только вот его", — Перс под общий хохот ткнул пальцем в Веньку. "Сам ты…", — беззлобно пробасил в ответ толстяк. "Константин Андреевич, деревья, спору нет, относятся к живой природе, тут маэстро Ветлугин, конечно, угодил в офсайд, — вступил в разговор Тэтэ. — Но "самые совершенные на Земле существа"… Это, согласитесь, преувеличение". — "Никакое не преувеличение. Деревья живут намного дольше людей и зверей: уже одно это говорит об их более совершенном устройстве. Наряд у деревьев, казалось бы, один и тот же, но меняют они его на протяжении года несколько раз — голые ветки, затем почки, зеленая листва, красно-желтая листва, опять голые ветки. Никому из зверей и птиц такое разнообразие недоступно. И никакие, как теперь принято говорить, модные шмотки не сравнятся по красоте с древесным нарядом. Чтобы в этом убедиться, достаточно оглянуться вокруг". — "Но у деревьев нет ни глаз, ни ушей, ни рук, ни ног. Ветки и корни не в счет — деревья ведь не могут ими пользоваться" (Толик любил в споре загонять оппонента в угол своей железной, как ему казалось, логикой. Сейчас его вновь охватил подзабытый азарт фехтовальщика, стремящегося нанести решающий укол упорно отбивающемуся противнику). "Нет ни глаз, ни ушей, но деревья видят и слышат больше, чем кто-либо — признания в любви, выстрелы, стоны, молитвы, плач, крики радости, предсмертные хрипы, — и не думал сдаваться Костя. — В этом смысле деревья — самые осведомленные свидетели на свете. Ведь от деревьев не прячутся — прячутся ПОД деревьями, ЗА деревьями… Все набрали хвороста?.. Тогда идем обратно к стоянке". — "Хорошо, Константин Андреевич, но деревья всю свою жизнь стоят на одном и том же месте и не могут сдвинуться ни на миллиметр, если только их не срубят — то есть, если не убьют. Стоят, как вкопанные, в жару и в холод и не видят ничего дальше собственного носа. Или собственного леса. Это же чертовски скучно! Лично я так не могу и не хочу. Я хочу мир посмотреть! Наша страна, понятно, самая лучшая, но есть же и другие красоты на свете". — "А вот Пушкин, например, всю свою жизнь не выезжал за пределы России". — "Но я-то не Пушкин!". — "Я это заметил, Толя". — "А представляете, Константин Евгеньевич, сколько бы Пушкин еще всего написал, если бы поколесил по нашему шарику? Наверняка, написал бы еще больше и еще гениальнее!". — "Нельзя написать "еще гениальнее" или "менее гениально". Гениальность не подвластна ранжирам, рейтингам, градациям. Это удел посредственности. Что касается деревьев, то да, они навечно привязаны к своей земле, они не могут без нее — и это прекрасно. Может быть, в этом и заключается высшее счастье — быть на своей земле, на том месте, куда тебя поставила судьба, и честно выполнять свой долг до конца, не желая иной доли". — "Ну-у, какое же это счастье — проторчать всю жизнь на одном месте?.. Это ужасный ужас, а не счастье! Человек, как известно, — творец своей судьбы. А советским людям открыты все дороги". — "Конечно, ты прав, Топчин. (Что-то еле заметное, похожее на отголосок внутренней боли промелькнуло на лице Кости). Но советские люди, в то же время, как никто другой, знают, что такое долг, который нужно исполнить во что бы то ни стало и не оставлять свой пост, как бы сильно ни хотелось его оставить". — "Какой же это долг — просто стоять на одном месте?". — "А часовые у Мавзолея Ленина?". Толик рассмеялся и покачал головой: "Уели, Константин Андреевич, уели… В смысле, часовые у Мавзолея, а не у ели, а вот вы меня уели. Вы часом не друид? Так деревья любите…". "Не друид, не термит, не ирод и не аспид, — отшутился Костя. — И даже не андроид". "Ага, андроид — вот он!", — Перс продолжал доставать Веньку. "А для тебя, Анатолий, стало быть, счастье — это постоянно находиться в движении и что-то менять?", — спросил Костя. "По крайней мере, это интересно. Но на самом деле у меня есть рецепт, который всех людей сделает счастливыми, — глаза у Тэтэ хитро заблестели. — Очень простой рецепт. Надо каждое утро переводить стрелки часов на час назад — как при переходе на зимнее время. А потом в течение дня переводить обратно на час вперед — как на летнее время. В результате продолжительность дня остается неизменной, но при этом абсолютно все счастливы: утром можно поспать на час дольше, а рабочий день заканчивается на час раньше! Классно придумано, правда?". "Да, оригинально, ничего не скажешь! — теперь уже географ расхохотался, а вместе с ним — и все пацаны. — Сам придумал?". — "Ага! Может, отослать этот рацпредложение в Совет министров?". — "Тогда уж сразу в ООН. Нет, Анатолий, время нельзя изменять по своему желанию, оно, к счастью, неподвластно человеческим прихотям и капризам. Время всегда одно и то же, и во все времена есть подлецы и герои. Меняться может только их численное соотношение".

"Что случилось, Константин Андреевич? — встретила сборщиков хвороста всполошенная громким смехом Тася. — Что их так развеселило?". — "Да вот Топчин придумал, как осчастливить человечество и изменить время, не меняя его". "Топчин! Опять ты что-то отмочил?", — Тася подозрительно зыркнула на Толика. — "Да нет, ничего, Таисия Борисовна, мы просто шутили", — ответил за Толика Княжич, обняв примчавшихся к нему и обхвативших его ноги, как деревья, дочек.

Пока девочки и Тася варили суп, пацаны развлекали себя простецкой, но удалой игрой под названием "колбаса". Команде, за которую играл Тэтэ, катастрофически не везло. Перс, заявленный за команду соперников, крича дурным голосом, плюхался чугунной задницей точнехонько на согбенную спину Толика, да еще и норовил пришпорить его пятками. Толик взбрыкивал, боясь, что эту постыдную для него сцену увидит Ника, но Перс держался цепко, словно клещ.

Во время трапезы