— Угу! — довольно угукнул Яна-Пунь и пнул какой-то подвернувшийся камень.

— Поздравляю, — стал хмуро рассматривать мир сынишка. — А ничего себе мирок.

— Зря язвишь, — повернулся к нему вождь. — Ты ж его совсем не знаешь.

— А ты уже? — ухмыльнулся сын.

— Кое что. И не мало, — вождь, охватив широким взглядом теперь уже свой мир, сообщил: — Вон те огромные воздушные массы видишь? Это Онема. А вон те две тени над великой горой Пука? Это наши боги Фо и Лу.

— Две? — Юй-Пунь принялся всматриваться в мешанину теней над горой.

— Вот-вот, — удовлетворенно заметил вождь, всем своим видом показывая, что иного он и не ожидал. — Вот из-за разногласий по этому вопросу наш народ и разделится на монотеистов и дуалистов. Первые будут видеть только одного и звать его Фолук, а другие различать и Фо, и Лу. Боги иногда будут к нам спускаться со своих высей. Делиться последним, так сказать, и опять взмывать. Но не часто. Они у нас строгие, но справедливые.

— Ты это сам придумал или подсказал кто? — снова ухмыльнулся Юй-Пунь и поймал себя на мысли, что его фраза тоже порядком избитая. Хотя он ее точно еще ни разу не произносил. — Странно. Откуда у меня это знание?

— Вот-вот! — вождь от удовольствия даже слегка подпрыгнул. — Начинаешь вспоминать. Эх, молодость-юность, мозги набекрень.

— Какая еще молодость? — насторожился Юй-Пунь. — Что-то я не припомню за собой никакой молодости. Да и юности тоже. Не было их у меня.

— Будут, будут, — успокоил сына вождь, — ты лучше вспоминай, вспоминай дальше.

— А чего тут вспоминать! Маета какая-то в голову лезет, люпус меня де… — стал раздражаться Юй-Пунь и схватил себя за голову. — Да какой-такой люпус?! Это же не мои слова, я таких не знаю!

Он в немалом отчаянии посмотрел на отца, а тот с ярко выраженным удовольствием наблюдал за ним. Затем Яна-Пунь расплылся в белозубой улыбке и похлопал мальчугана по плечу:

— Ничего, ничего, сын, это все от того, что мы, народ племени Татауна, не простой народ. Кроме нас на этом планетоиде только Фо и Лу. И больше никого, — при этом вождь вновь обозрел своим мужественным взором бескрайний окоем горизонта.

— Так может нам цивилизацию основать, города построить, в космос рвануть? — робко предложил Юй-Пунь.

Почему-то на положительный ответ он не рассчитывал. И, как оказалось, не без оснований.

— Расслабься, сын, не наша это судьба — цивилизации строить, — вождь вздохнул. — А космос и без нас уже много всяких там астронавтов бороздит. Нас там только и не хватает. Уж поверь старику.

— А как же наука, прогресс, поиски смысла жизни?.. — почти неслышно прошептал юноша.

— Смотреть с умным видом на звезды или же изобретать новый метод деления на два — это не наш путь поисков смысла жизни, сын. Наш путь много проще и незатейливей. Наши поиски смысла жизни сводятся на данном эволюционном этапе к поискам чего бы пожрать. Не будем перепрыгивать через этапы роста. И ты об этом знаешь не хуже меня.

— Знаю, — поднял Юй-Пунь на отца полные слез глаза.

— Ну, ну, малыш, — мягко погладил его по голове вождь. — Не стоит плакать. «Плачущий Воин Императора Ать — это не Воин Императора Ать!»

— Это женщина, — завершил цитату парень.

— Точно. Кстати о женщинах. Видишь, великая гора Пука стала вибрировать? Попробуй вспомнить — к чему бы это?

— А действительно — к чему? — Юй-Пунь, шмыгнув носом, удивленно посмотрел на гору.

— Давай я тебе немного подскажу. Вибрирование горы — это верный признак того, что… Ну же, парень. Того, что… женщин…

— Женщин? — нахмурил лоб Юй-Пунь. — Что женщин?

— Что женщин уже пора…

— Пора женщин?! — оживился сын вождя.

— Попридержи язык, сын. Женщин пора посылать за корешками, — вождь вытер выступивший на лбу пот. — Бот имей в племени такого дурня и какой морали потом внуков учить? Иди, сын, бери свою острогу и настреляй-ка нам к обеду пару-другую ержиков. А я женщинами пока займусь. — Яна-Пунь повернулся к пещерам.

— Настреляй? — переспросил Юй-Пунь.

— Да, набей, наколи, настругай — делай что хочешь, только к обеду добудь двух ержей, — рассердился напоследок вождь.

Юй-Пунь понял это и потрусил в сторону равнины, где, как он уже знал, водятся эти самые ержики. А за его спиной отец разбирался с женщинами племени. Над плато разносился его зычный голос:

— Инь-Та-ная — здесь! Клы-Дуа-ная — здесь! Ар-Рас? Здесь? Ты чего здесь прохлаждаешься? За корешками захотел? А ну, марш на охоту! И чтоб духу твоего тут…

— Достал-таки я его, — бубнил себе под нос Юй-Пунь, удаляясь от пещеры. — Да кто ж виноват. Ну, не помню я всей этой ерунды. Не-е по-о-мню-ю. Люпус меня дери.

Над вулканической воронкой великой горы Пука, захваченные кольцевым движением воздушных масс, медленно вращались две гигантские тени.

— Я так и знал, что все это добром не кончится, — неожиданно подала голос одна из них. — Вечно в какое-нибудь дерьмо вляпаешься в этом заклюпоновом Мироздании.

— Не дрейфь, Кеша, — отозвалась вторая тень. — Не все так уж плохо. Придет время, выпадем в осадок, и все образуется.

— Ага, — язвительно повеселела первая, бывшая по своему существу Лукрецием. — Вырвались, называется, за пределы Отстоя, руп ему так! А теперь кружи тут, как последний крю-линк, над горой этой дурацкой и радуйся жизни.

— Ну, зря ты это, — стала успокаивать Лукреция вторая тень, бывшая по сути своей Фомичем. — Совсем даже и не дурацкая эта гора. Очень даже ничего. А ты думал вывалиться из Мнимого Мира — и без осложнений?

— Ну… — задумчиво нукнул Лукреций.

— Вот, — одобрил Фомич. — Тем более, что в таком состоянии есть свои прелести.

— И какие же?

— Из этого туманообразного состояния мы можем, как мне кажется, управлять причинно-следственным континуумом всей Галактики.

— Ты хочешь сказать…

— Вот именно! Не забывай, что планета — носитель этого великого знания. А мы в нашем теперешнем состоянии — ее неотъемлемая часть!

— Ага! А до Крюгера можно добраться? Прям щас?

— Запросто, Кеша. Давай дерзнем.

— Ну теперь погуляем! Вот только как?

— Определись с объектом, а я с пространством-временем разберусь.

— Понял. Поехали…

Личный гравиробус нес Крюгера по направлению к мегаполису. Было раннее беспечное утро. Крюгер откинул защитный колпак, и встречный ветер приятно ревел в затылочных долях. Это несколько смягчало боль в голове. Крюгер размышлял о своем вечернем видении. Тщательно взвесив факты, Крюгер пришел к выводу. Что видел сон. И это настораживало. Ведь раньше он никогда не спал. А тут такое. Да еще башка трещит, как будто эти черные, прозрачные конечности врезали по-настоящему, словно наяву. «Что же это меня так скрутило, — думал Крюгер, — неужели муки совести? Откуда? Отродясь такого за собой не упомню. Ох, руп, как трещит-то. Надо расслабиться и думать о приятном. А приятное — это мое будущее».