Заявления в духе «психика сделает всё сама» нельзя оставлять без объяснений и обоснования. Иначе так можно вообще весь психоанализ свести к игре в молчанку, плаванию по течению и болтанию в проруби (что современные «аналитики» фанатично воплощают в жизнь). Следует немедленно заняться диалектикой и подвергнуть категорию речи двойному снятию. С одной стороны, этот материал непропорционально сложный и выбивается из стиля и тематики книги. С другой стороны, нехорошо оставлять дыры такого масштаба. Впечатлительным рекомендуется читать с закрытыми глазами.

Итак. Напомним, что в диалектике вместо формального отрицания используют снятие — отрицание с удержанием. Что удерживать, а что выкидывать — зависит от изучаемого предмета. Мы изучаем психоанализ, поэтому хотим в процесс снятия избавиться от всех посторонних языковедческих и математических свойств речи. Мы рассматриваем речь как поток означающих, то есть как особую форму представлений, их наличное бытие. Снятие наличного бытия есть сущность. Сущность речи — это стоящие за ней представления.

Но это уже такие представления, которые не могут быть высказаны. Иначе это были бы снова те же самые означающие. У вас может возникнуть вопрос: почему вдруг представления лишились права на высказывание? Разве это не противоречит определению, согласно которому представления почти всегда можно высказать? В этом состоит искусство диалектического отрицания. Мы не отказались от определения, мы всего лишь различили среди представлений те особенные, которые «пока что» не могут быть высказаны. Обнаружить их можно было, только «вычеркнув» те представления, которые не испытывали проблем с высказыванием. Если после «вычеркивания» не осталось бы никаких представлений (кроме бессодержательного Оно), то всё хорошо, никакой психоанализ не нужен.

Именно такие представления, которые в себе содержат отрицательный момент и «не хотят» высказываться, составляют предмет психоанализа. Потому что по Фройду представление доступно сознанию тогда и только тогда, когда его можно немедленно оформить в речи. То есть «означающее» и «сознательное» — эквивалентные свойства. А когда представление не может свободно вернуться в сознание? Правильно, когда его вытесняют.

Клиент приходит к нам, чтобы аккуратно и по возможности безболезненно вернуть в сознание вытесненные представления. Сделать это возможно, только «случайно» добравшись до вытесненного по цепочкам ассоциаций. Но до тех пор вытесненные представления недоступны для сознания и, следовательно, для «обычной» речи (Гегель бы написал «для речи как таковой»). Единственный способ их выразить — через психосоматические симптомы, через немую речь. В этом смысле вытесненные представления являются чистыми означаемыми. Таким образом, целью и предметом высказывания клиента в анализе является вытесненное означаемое, которое не может быть высказано.

Теряя связь с речью, вытесненное теряет и связь с реальностью. Но здесь же совершается второе отрицание. Ведь основным мотивом для вытеснения стала как раз реальность. Чем сильнее связь с реальностью, тем сильнее вытеснение. Чем сильнее вытеснение, тем слабее связь с реальностью. Чем слабее связь с реальностью, тем слабее вытеснение. Возникают колебания в окрестности положения равновесия.

В те периоды, когда вытеснение слабеет, немое представление присоединяет к себе ассоциативные цепочки первых попавшихся представлений, которые слабее подвержены вытеснению. Так вытесненное представление учится высказывать себя через «чужие» означающие. Сновидения, ассоциации, ошибочные действия, симптомы — всё это язык бессознательного, на котором вытесненное высказывает самое себя.

Для аналитика речь клиента является чистым означающим, так как нет никакого объективного (данного извне) алгоритма однозначной расшифровки. Высказывания клиента, бесспорно, вызывают определённый отклик у аналитика, но мы этого клиенту не показываем. По мере профессионального развития аналитик вообще учится пребывать в состоянии равномерного внимания. Это не значит, что он «не реагирует вообще». Наоборот — отражение высказываний клиента осуществляется синхронно большим числом представлений аналитика, что обеспечивает стабильность анализа и снижает вероятность интерпретационных контрпереносных ошибок. Если по-русски, то хороший аналитик не отрабатывает на клиенте свои собственные проблемы.

Клиенту из-за этого порой кажется, что психоаналитик его фрустрирует, не демонстрирует достаточно сочувствия и заботы. Между нами, аналитик и не должен заниматься подобной ерундой, иначе в кабинете возникнет зеркальный коридор из двух рефлексирующих страдальцев. Такой дуэт не справится ни с одной проблемой. В общем, с точки зрения клиента, его речь не находит отклика у слушателя, то есть не имеет означаемых (напомним, что означаемое — это представление в голове не у говорящего, а у слушателя). Таким образом, свободная речь клиента — это чистые означающие.

А теперь финальный аккорд. Психоаналитик возвращает клиенту его речь путём встречных вопросов, интерпретаций, активного слушания и просто человеческого вдумчивого диалога. Иногда возвращение речи происходит через молчание, но это к психосоматическим случаям мало относится.

Что происходит, когда клиенту возвращают его речь? Чистые означаемые «ударяются» в психику, где для них уже давно готовы комплементарные чистые означаемые. Долгожданная встреча двух половинок восстанавливает психическую целостность и открывает доступ к потерянным фрагментам головоломки. Так происходит снятие вытеснения, то есть снятие противоречий между немой и свободной речью, между означаемым и означающим.

Всё. Глаза можно открывать.

Взаимодействие немой и свободной речи лучше всего изучать не в теории, а на практике. Поэтому две следующие главы будут посвящены самым благодатным на практический материал проблемам: алекситимии и социофобии. Это два предельных случая, когда отсутствие свободной речи не просто сопровождает или порождает проблему, а само по себе является проблемой.

За всё приходится платить, особенно за прогресс. Технологии передачи информации шагнули далеко вперёд. Социальные сети превратились в полноценную (пусть и виртуальную) среду для общения. Поиск ценной информации там по-прежнему почти невозможен из-за непроработанной процедуры отсева фейков. Зато основная психическая функция речи — вызов у собеседника эмоций — работает на ура. Плюс потребность в принадлежности к малой группе удовлетворяется френд-листами, пабликами, закрытыми чатами.

Для выражения своих эмоций можно использовать анимированные смайлики, репосты, донаты, гифки, коубы (короткие зацикленные видео), мемы... В общем, всё кроме слов. Слова страдают. Слов не хватает. Слова уступают место образам. Конечно, это феномен культуры, это технологическое достижение. Но проблема в том, что вне интернета человек лишён своего виртуального инструментария. И тут выясняется, что слова ускользают. Совершенно простой акт коммуникации превращается в целое испытание. Рассуждать, доказывать, махать руками мы по-прежнему умеем. И доносить на презентациях ценную информацию — тоже. Но хочется-то делиться не информацией, а аффектами! Теперь понимаете, почему мы весь параграф 6.3 убили на рассказ о катарсическом резонансе?