Язык тела универсален, прост, понятен всем. А если в телесную речь добавить крепкие симптоматические выражения, то слушатели никуда не денутся. Будут смотреть на чужие симптомы и испытывать катарсический резонанс. В этом состоит вторичная выгода от психосоматических проблем. Пусть цена высока, но и эффективность обеспечена.

Здесь уместно вспомнить рассказ одного знакомого судмедэксперта, который ни в какого Фройда не верит. В выходной день он сидел в кафе и наслаждался весенней погодой. Как вдруг за соседним столиком некая дама измождённого вида (как после недельной диеты) стала жадно расправляться с куском торта. Как признался врач, эта картина компульсивного переедания произвела на него очень сильное впечатление. Ему «так не плохело, когда работал с трёхнедельным трупом беременной».

Фразу «почему творит непотребство другой, а стыдно мне» можно часто встретить в интернете. Это наша природная склонность к эмпатии, необходимая для социализации. Когда герой видео после неудачного трюка получает удар в причинное место, многие мужчины-зрители беспричинно ощущают психофизическое эхо этой боли. О чём радостно сообщают в комментариях.

Ещё охотнее эмпатизируют неопытному оратору, который вынужден выступать перед важной (или критически настроенной) публикой. Мы испытываем буквально физический дискомфорт, когда чиновник с трясущейся бумажкой, сухостью в горле и кашей во рту пытается отчитаться перед Президентом. И хотя мы понимаем, что это у докладчика не во рту каша, а в финансировании дыры, мы всё равно сочувствуем! Потому что психика интересуется в первую очередь аффектным фоном, а не информацией и политическим контекстом. Мы можем владеть информацией о том, что наш друг простыл, но всё равно першение в его горле будет вызывать у нас желание откашляться.

Ну и конечно, любимый пример всех психоаналитиков — истерички. Непонятно, почему истерию выделили в отдельный диагноз и изучали с особой тщательностью? Что, все врачи были настолько гениями, что предвидели главную роль истерии в развитии психоанализа? Нет. Все врачи были настолько мужчинами. Они попросту не могли спокойно пройти мимо истерических конвульсий — телесные пируэты пациенток были словно скопированы с интимных фото (которых тогда ещё не придумали). Забавно, что на это обратил внимание только Фройд. Шарко (со товарищи) ничего эротического за истеричками не замечал. Или не хотел замечать. Ещё одна монета в копилку теории вытеснения.

Женщины, в силу своей природной мудрости и интуиции, быстро догадались скопировать у истеричек эту коммуникативную технологию. Так появились высокие каблуки, угол наклона спины к ягодицам в 45 градусов и прочие прелести. И дело тут не столько в стройных ногах и прочих пропорциях тела, а в мышечном тонусе. Из нескольких пар женских ножек выигрывают не длинные или «без лишнего», а достаточно рельефные, чтобы продемонстрировать напряжение икроножных мышц. И те мучения, на которые идут женщины при ношении обуви с высоким каблуком, — не ради «удлинения» ног, а ради мышечного тонуса.

Психоаналитический и литературный памятник женским ножкам — это «Градива» Йенсена и её последующий разбор Фройдом. Там привычка героини высоко поднимать ступню при ходьбе произвела такое впечатление на главного героя, что тот до конца повести бросался из невроза в галлюцинаторный психоз, из психоза в криптомнезический сон, из криптомнезии ещё куда-нибудь.

Спокойно, спокойно, это хорошо, что вы знаете, в каких жизненных ситуациях уместно напряжение икроножных мышц. Мы всё-таки про коммуникацию и про либидо. Тела других людей также представлены в нашем Я. Чем интереснее нам какой-то человек, тем вообще более густая сеть представлений ему (ей) посвящена. Когда мы замечаем, пусть бессознательно, что группа мышц у неё излишне напряжена, психика автоматически отражает этот факт. Отражение происходит элементарно — к нужным представлениям подводится либидо (тут даже думать не надо). Собственно, всё! С точки зрения женщины цель коммуникации достигнута, в вас вызван прилив либидо к нужным представлениям и местам. Что, кто-то наивно полагал, что цель такой телесной речи в завлечении вас в постель? Да кому вы там нужны.

Но те, кто сразу предложил более очевидный вариант (что икроножные мышцы у женщины напряжены в самые деликатные моменты жизни), тоже правы. Наш мозг очень любит строить прогнозы и встраивать в эти прогнозы мимо проходящих людей. Пожалуй, самая ёмкая и яркая иллюстрация этого явления принадлежит Стивену Кингу: «Биллингсли взглянул на нее, словно пробудился ото сна... Похоже, ему снились голые ноги Одри, скрещенные над его дряблой, старой задницей».

Короче говоря, язык тела универсален и понятен всем. Когда субъекту отрезают возможность высказываться с помощью слов, психика запускает психосоматические механизмы. С этой точки зрения психосоматика — не симптом, а немая речь; вынужденное, болезненное, но эффективное средство общения.

Поэтому бесполезно и опасно бороться с собственным бунтующим телом, не пытаясь понять причины бунта. Вам ограничили возможность самовыражения, а вы хотите добровольно ужесточить ограничение? Зачем? Чтобы коммуникационный инструментарий сжался до размеров аутического спектра? Чтобы добровольно уйти в психоз? Нет, это не очередная наша страшилка, это вполне возможный плачевный сценарий тотальной психической капитуляции перед слабым агрессором. Там уже не до коммуникации, там речь идёт о сохранении своего Я (там — это в десятой главе).

В случае психосоматики в ограничении нуждаются только сами ограничения. Поэтому основная задача: в процессе свободной речи как можно чётче обрисовать контуры запрещённого, выйти на источник запретов. И если источник внешний, подвергнуть его управляемой интроекции. Этим и занимаются психосоматические клиенты на приеме у аналитика — они сплетничают о слабых агрессорах, о внешних запретителях. Поэтому задача психоаналитика — не мешать этим сплетням, не отмалчиваться сверх меры и не провоцировать бессознательный перенос (вспоминаем, что сплетня — это управляемая и сознательная идентификация, в отличие от более коварного переноса). Попытки построить строгие формальные правила «грамматики» диалога с клиентом предпринимаются постоянно, , но они почти всегда бесполезны.

Вот что по-настоящему полезно, так это показать самому клиенту, какое место в его жизни занимают запреты. Есть такая глупая игра на внимательность. Начинается она с фразы ведущего «Чёрное и белое не берите, да и нет не говорите». И дальше задаётся какой-то идиотский вопрос вроде «Вы поедете на бал?» Задача игроков — поддерживать содержательный диалог, не называя запрещённых слов. И если на первый же вопрос клиент отвечает «НЕТ!», то его потребность в нарушении внешних запретов просто зашкаливает. Регулярно играя в эту незатейливую игру, от сеанса к сеансу можно хорошо натренировать клиента нарушать запреты. Вопросы лучше задавать не абы какие, а связанные с рассказами клиента.

Если психоаналитик не халтурит и не играет в молчанку, работа с психосоматикой продвигается довольно быстро. Пропасть между двумя формами речи: немой и свободной — не такая уж бездонная и широкая. Если рассуждать диалектически, там вообще пропасти нет. Немая речь находится в противоречии и единстве со свободной речью. Психоанализ всего лишь помогает клиенту организованно разрешить все противоречия, тем самым получив дополнительный ресурс для психического развития. Превращение немой речи в свободную происходит само собой, если ему не мешает тот же внешний запрет со стороны слабого агрессора. Значит, хороший аналитик всего лишь должен не мешать клиентской психике совершить ряд естественных действий. Но уже после того, как психоанализ помог ослабить влияние всевозможных агрессоров на клиента.