Хотите красивый пример в пользу случайного характера речи? Пожалуйста.

«По рзелульаттам илссеовадний одонго анлигйсокго ун-виертисета, не иеемт занчнеия, в кокам пряокде рсапожоле-ны бкувы в солве. Галвоне, чотбы преавя и пслоендяя бквуы блыи на мсете. Осатьлыне бкувы мгоут селдовтаь в плоонм бсепордяке, все рвано ткест чтаитсея без побрелм. Пичри-онй эгото ялвятеся то, что мы чиатем не кдаужю бкуву по отдльенотси, а все солво цликеом».

Заметили подвох? Начало и конец слов зафиксированы, а буквы из середины перепутаны случайным образом. Но это не мешает мозгу воспринимать слово как целое. Поэтому искажённый текст читается так же легко, как оригинал.

Этот эффект был впервые описан в 1976 году. Идею не подхватили, она так и застряла на уровне научно-популярного жареного факта. В 2012-м году чей-то пытливый ум написал программу, чтобы проверить сохранность эффекта для русского языка. С некоторыми допущениями результаты удалось подтвердить, с поправкой на среднюю длину слов (в русском слова длиннее, чем в английском).

Ребёнок начинает своё овладение речью именно со случайных процессов. Опять же, случайность здесь относится не к содержанию высказываний, а к их форме. Для обозначения важных или интересных предметов ребёнок выбирает случайные звуки и жесты, но сами предметы отнюдь не случайны. Постепенно психика ребёнка понимает, что каждый раз указывать на интересный объект неудобно. И что посторонние люди (в отличие от родителей) не понимают детского звукового шифра. Поэтому психика подстраивается под языковую среду и начинает пользоваться общепринятыми словами.

Случайный процесс речи остаётся случайным, но меняется закон случайного распределения. Теперь вероятность произнести то или иное слово сильно зависит и от только что сказанного, и от ситуации, и от лингвистических привычек, и от словарного запаса. Чем сложнее язык, тем теснее в нём переплетаются определённость и случайность. Это видно на примере сновидений и языков программирования.

Сновидения — уникальный язык, которым владеет только один субъект, да и то не в совершенстве. Несмотря на случайность символов, абсурдных ситуаций, гибридных персонажей, сновидения — это предельно детерминированное высказывание бессознательного.

Какой-нибудь С# в этом плане не отстаёт. Программист осваивает базовый синтаксис, затем постепенно движется к более сложным функциям, классам, библиотекам. Чтобы получить от программы желаемый результат, человек следует известным и чётко прописанным принципам. И компиляция программы в машинный код — тоже процесс детерминированный. Однако одну и ту же задачу можно решить очень большим количеством способов — всё зависит от творческой спонтанности программиста и нервозности заказчика.

Подчеркнём, что если бы «позади» слов не стояли объекты влечений (которые надо назвать, чтобы тебе дали к ним доступ), не было бы и стимула к освоению языка.

Мы в очередной раз сталкиваемся с процессом, когда один субъект в своём развитии повторяет путь всей цивилизации. В самом деле, как выражали свои мысли пещерные люди? Видишь саблезубого тигра — указываешь на него пальцем — кричишь что-нибудь зычное вроде «Тагиииил!» — и всё племя бежит с дубинами в сторону несчастной кошки. Что при этом кричит главный охотник — неважно, лишь бы громко и кратко.

Овладение речью сопряжено с развитием абстрактного мышления. «Стол» теперь означает не конкретного колченогого монстра, а целый класс предметов мебели (вместе с любым представителем этого класса). Вспоминаем третью главу и рассказ о средневековых философах: погружение в языковую среду порождает в психике абстрактные номинации. То есть наши любимые представления. И чем лучше мы знаем язык, чем больше развито у нас абстрактное мышление, тем гуще сеть номинативных представлений.

И вот тут нас подстерегает ловушка! Где гарантия, что наш набор абстракций совпадает с таковым у собеседника? Как вообще «измеряется» уровень абстрактности? У многих есть такой друг, который с каменно-серьёзным видом говорит абсолютную чушь. Нужно хорошо знать этого человека, чтобы вовремя распознать откровенную издёвку за академичным уверенным тоном. Не распознали, повелись — готовьтесь, что шутник, насладившись вдоволь вашей паникой или повышенным интересом, радостно рассмеётся и сообщит, что «просто пошутил». И как потом относиться к его словам? Как понять, когда он шутит, а когда говорит серьёзно? У нас нет ответа, потому что у нас такого друга нет — мы сами принадлежим к разряду таких друзей.

Так как же нам оценить ценность и эффективность наших высказываний? Элементарно. С помощью теории представлений и либидо. Других вариантов-то нет. Не бежать же в дебри теории информации и энтропии! На этом поприще у науки всё хорошо. Существует масса математических способов препарировать язык: от грамматик Хомского до теории энтропии. Но спросите себя: когда в последний раз вы использовали речь для сообщения достоверной объективной информации? Когда вам в последний раз открывали информационные карты без пинка? В четвёртой главе мы уже затронули этот вопрос. Обыденная речь предназначена не для сообщения и передачи, а для сокрытия и искажения информации! Кому надо — тот поймёт, услышит, расшифрует. А кто поймёт? Кто не понял?

Общество разбивается на малые группы без официальных и формальных критериев отличий. Туда нельзя вступить. Можно только спонтанно продемонстрировать свою сопричастность. Попахивает масонством? Нет, всё гораздо банальнее. «В белом плаще с кровавым подбоем...» — и вот уже у части аудитории заговорщически загорелись глаза. Для них это не просто фраза, это начало цитаты из книги, круто повлиявшей на строение внутреннего мира. При этом книгу читали почти все, но дьявольские огоньки в глазах вспыхнули только у некоторых. Вот эти некоторые друг друга быстро распознают и бессознательно создадут негласную малую группу. Им будет гораздо легче найти общий язык, создать дополнительные социальные и экономические связи.

И такой знаковой книгой, информационной стигмой, может быть любой текст, фильм, музыка, картина... Нет, всё-таки слово «любой» здесь использовано поспешно. Иначе серость давно бы объединилась вокруг какой-нибудь попсятины и нанесла прогрессу последний удар копьём. Но мы пока живы и на наше критическое мышление ещё не наложен запрет.

Объяснение даёт концепция катарсического резонанса. Вы уже знаете, что культура — это плод сублимации. Субъект созидает (пишет, рисует, поёт), потому что его психика достаточно развита для направления либидо к другим целям, кроме агрессии, самосохранения и секса. Получает ли субъект удовольствие от созидания? Конечно. Осуществляют ли его представления разрядку либидо? Конечно. Только сеть представлений у субъекта очень сложна, поэтому и разрядка возможна только через сложные последовательности мыслей и действий.

Результат того стоит! Во-первых, сам субъект получает удовольствие от своего творчества. Во-вторых, другие люди, знакомясь с шедевром, испытывают прилив либидо к своим наиболее абстрактным и идеальным представлениям. У них активируются те же участки психики, что и у созидателя. Имеет место зашифрованная коммуникация сквозь время и пространство. Примитивные личности не могут получить удовольствие от настоящего искусства, так как у них ещё не сформировались достаточно сложные психические структуры. Им остаётся только клепать ширпотреб в погоне за мгновенной наживой и массовым успехом — то есть ублажать самые примитивные участки Я. В обыденной речи механизм тот же.