Утратив возможность захватить живым Лёву Северного, оперативники были вынуждены снова околачиваться на Ленинградском вокзале в ожидании неуловимого курьера по кличке Авиатор. На двух ближайших к Москве станциях Октябрьской железной дороги – Ховрино и Поварово – по совету Егорова дежурили оперативники из подмосковных районных отделов милиции. Их снабдили фотографиями рисованных портретов Бориса Гулько и инструкциями на случай встречи с данным субъектом.

– Эх, кабы раздобыть хоть одну зацепку из Великого Новгорода, – сокрушался Старцев, постукивая тростью по плиточному полу вокзала. – Столько вопросов – и ни одного ответа! Как и в каком количестве туда попал этот проклятый препарат? Где и у кого он хранится?..

– В районе озера Ильмень шли жестокие бои, – напомнил Егоров.

– Да, вплоть до освобождения Великого Новгорода в январе сорок четвертого.

– Следовательно, запасы немецкого препарата могли остаться где угодно. В каком-нибудь полевом госпитале, в засыпанной взрывом землянке или в брошенном санитарном автомобиле.

– С этим не поспоришь. Вариантов в достатке…

Старцев с Егоровым курсировали внутри вокзала. Старцев с тростью в одной руке и купленным в буфете пирожком – в другой. Егоров держал свернутую трубочкой сегодняшнюю газету. Васильков с Горшеней прохаживались снаружи по Комсомольской площади. Чтобы не мозолить гражданам глаза и не вызывать у них интереса, через час пары менялись.

Оперативники приехали на вокзал в четверг 23 августа за два часа до прибытия поезда из Великого Новгорода. Они проторчали здесь полдня, встретив этот поезд и проводив другой, отправлявшийся в Ленинград. И за это время не повстречали ни одного человека, хотя бы отдаленно напоминавшего длинноногого, нескладного «стрекулиста» по кличке Авиатор. Впору было отчаяться.

Документы, инструкции, наставления и прочие официальные бумаги никогда не были Костиной стихией. Он ненавидел их, а начальство, зная об этом, будто специально подыскивало ему работенку там, где побольше толстых фолиантов или повыше стеллажи для пыльных картонных папок.

– Средство Acidophilus Zima в гранулах. Нормализует процессы кишечного пищеварения, обезвреживает метаболиты. Это не то. Дальше… Сыворотка против столбняка Tetanus Serum. Не то. Противомикробный препарат Arctuvan. Опять не то… – бубнил под нос Костя Ким, листая немецкий медицинский справочник с вклеенными страницами перевода на русский язык.

Он сидел в архиве образованной всего год назад Академии медицинских наук СССР. Руководство академии пошло навстречу сотрудникам МУРа и позволило поработать с редким справочным материалом. Более того, капитан Бойко прибыл сюда не с пустыми руками. Он захватил результаты только проведенных исследований лаборатории МУРа, в которых были прописаны все компоненты неизвестного немецкого препарата. Наркотический препарат принадлежал к группе морфиновых болеутоляющих средств и был синтезирован на основе героина, эвкодала и амфетаминов.

– Это, молодые люди, должно быть очень мощное средство обезболивающего характера, – ознакомившись с выводами экспертов, заключил консультировавший сыщиков профессор.

– Как вы считаете, в войска вермахта его поставляли для медицинских целей? – поинтересовался Бойко.

– Безусловно. Скорее всего, он использовался для помощи тяжело раненным, безнадежно больным и во время затяжных хирургических операций.

– А что можете сказать о дозировке?

– Дозировка, молодой человек, понятие сложное и субъективное. Ее точное определение – задача почти невыполнимая, поскольку действие любого наркотика на организм всегда индивидуально, – ответил профессор. – Дозировка зависит от возраста, массы тела, состояния здоровья. Если же говорить обобщенно, то инъекция небольшой дозы снизит реактивность центров боли и сработает как противошоковое средство при множественных травмах; раненый боец на некоторое время забудется спокойным сном, отдохнет. Увеличив дозу, вы получите заторможенную реакцию, расслабление мышц, сонливость, галлюцинации, эйфорию – все то, ради чего наркозависимые люди используют наркотические препараты. Большая доза вызывает сильный снотворный эффект и полностью отключает сознание. И, наконец, передозировка препарата в девяти из десяти случаев повлечет за собой смерть…

Почесав непослушные вихры на затылке, лейтенант Ким продолжил мучительный поиск проклятого наркотика в атласе под названием «Медицинские препараты, лекарства и санитарное оснащение вермахта». Интересовали любые упоминания как препарата, так и компании-изготовителя.

– Антисептическое средство Hexamethylentetramin. Применяется при инфекционных процессах… Не то. Дезинфицирующее средство Clorina. Не то. Средство против венерических болезней Korpershutz. Дрянь какая-то. Но вещь необходимая. Обезболивающее средство Levurinetten. Применяется при головной боли и общей телесной боли. Уже ближе, но все равно не то…

Проще всего в архиве академии оказалось найти материал о перветине – производной от метамфетамина. Это был сильнейший стимулирующий препарат на основе наркотических веществ, массово поставлявшийся в войска Германии. Благодаря ему у солдат и офицеров вермахта обострялись чувства, появлялся прилив сил, бодрости, уверенности в себе; солдаты ясно и рассудительно мыслили даже после двух суток отсутствия сна и отдыха. Распространял и внедрял перветин в военной сфере Отто Ранке – директор Берлинского института общей и военной физиологии.

– Средство Taleudron. Применяется при дизентерии, колитах, гастроэнтеритах… Господи, язык и голову сломаешь! – теряя терпение, воскликнул Костя Ким. – Не то. Все не то! Средство Romigal. Применяется при снижении температуры, воспалениях, для предупреждения инфарктов, инсультов. Не то. Обезболивающее средство в ампулах Eukoda. Рядом, но опять не то. Упаковка ампул с морфием. 10 штук. Совсем горячо…

В пятницу 24 августа распорядок дня у оперативников повторился с точностью до получаса. Ровно на столько раньше прибывал на Ленинградский вокзал пассажирский поезд из Великого Новгорода.

К прибытию состава пары расположились по-другому: Васильков с Горшеней дежурили у входа в вокзал с перронов, а Старцев с Егоровым торчали в буфете. В томительном ожидании медленно текли минуты.

– Ты замечал, что буфетчицы всех вокзалов одинаково ненавидят голодных пассажиров? – спросил Егоров, наблюдая за крутобокой буфетчицей в накрахмаленном халате.

– Факт, – лениво откликнулся Старцев. – И, по-моему, он касается не только вокзальных буфетов. Ненависть и грубость – девиз общепита.

– Не соглашусь. В ресторанах по-другому.

– Рестораны – особняком. Там степень ненависти регулируется размером чаевых.

Покуда к перрону не подошел поезд, смотреть по сторонам не было смысла. У касс опять собрались два десятка человек, столько же отирались в буфете и под вывесками почты с телеграфом, у высоких дверей входа прогуливались патрульные милиционеры. Само же длинное здание вокзала из-за пугающей пустоты казалось заброшенным. Только несколько воробьев, каким-то чудом проникших внутрь огромного пространства, чирикали и летали под сводами крыши от одного окна к другому.

Наконец равнодушный женский голос скороговоркой объявил о прибытии пассажирского поезда из Великого Новгорода. Снаружи донесся протяжный паровозный гудок. И тотчас с улицы через вокзал потянулись встречающие.

Егоров спешно допивал чай. Старцев доедал пирожок с капустой, купленный после сказанной с выражением фразы «Голодному Федоту и пустые щи в охоту».

Через несколько минут опустевшее здание внезапно наполнилось скрипом дверей, топотом, шарканьем