громили Квантунскую армию и соединения японского Пятого фронта. Советские войска не только гнали японцев с названных территорий, но и готовились к высадке на втором по величине острове метрополии – Хоккайдо. И что именно праздновал сегодня мужичок с многочисленными гостями, сыщикам было непонятно.

– Чему же радоваться, папаша? – переглянулись они. – Японцы пока не капитулировали. Да и народу гражданского от атомных взрывов немало погибло.

– А мне их народ, едрить через коленку, до одного места! Ни мы, ни наши союзники на их острова не нападали! Сами сунулись, сами и обожглись! – мужичок выпустил изо рта клуб дыма. – Сынок мой Аркадий и племяш Антоха с войны живыми возвращаются – ясно? Вот потому и празднуем. И сердечное спасибо американскому верховному командованию за то, что поставило точку в этой распроклятой канители. Шутка ли – с одной войны сынков наших отправили на другую! Ждали-ждали их, молились, переживали, считали кажний день на календаре, а они по «железке» мимо дома – японских самураев жучить! Да, лихо американцы вдарили – ничего не скажешь! Но сколько своих солдатиков от смерти уберегли и скольким нашим дозволят домой живыми вернуться, а? Теперь-то японский фашист не сопротивляется! Стало быть, конец войне и сынки наши вскорости вернутся, так аль не так?..

Логика подвыпившего мужика была простой, прямолинейной, но по-человечески понятной. Никакие высокие материи, никакие лозунги и пламенные речи не могли сгладить горечь от потери близких людей. Поэтому их возвращение с жестокой кровопролитной войны воспринималось долгожданным праздником и самой большой наградой.

– Сын и племяш с фронта возвращаются – это здорово, – заулыбались сыщики. – Прими, папаша, наши поздравления!

Тот вмиг оттаял. Упрямое выражение лица и желание до хрипоты доказывать свою правду исчезли.

– Может, к нам, за стол? – предложил он, суетливо туша окурок в консервной банке. – А чего? Выпьете, закусите. А там, глядишь, и Лёва подоспеет.

Поблагодарив за приглашение, Старцев сослался на занятость:

– С удовольствием, да некогда – дел еще по горло осталось.

– Может, Лёва сегодня и вовсе не появится, – подхватил Егоров. – Вы давно его видали-то?

– Как же! И вчера здравствовались, и сегодня поутру вместе из дому вышли. Я в магазин, а он к Большой Почтовой повернул.

– Может, куда отъехал? Не с чемоданом ли был?

– Не-е, налегке.

Значит, Лёва находился в Москве, обстряпывал где-то свои темные делишки. Тепло распрощавшись с мужичком, оперативники покинули дом и направились к служебному автомобилю.

Если проехать вниз по Госпитальному переулку, пересечь Яузу по Госпитальному мосту, не сворачивая на Госпитальную набережную, рвануть по Госпитальной улице, а потом, не доезжая до Госпитального вала и Госпитальной площади, остановиться, то окажешься у… госпиталя.

В Лефортове все было связано с большими и красивыми зданиями госпитального комплекса, основанного самим Петром Великим аж в 1706 году. В Отечественную войну 1812 года госпиталь принял более 17 тысяч раненых, в Первую мировую – около 400 тысяч. А за триста лет своего существования в нем пролечилось почти четыре миллиона человек. Легендарное медицинское заведение! Однако оперативно-розыскную группу интересовало не оно и не медицинский городок, а раскинувшаяся следом за ним заброшенная промышленная зона. Огромная, как соседнее Введенское кладбище, с осиротевшими каменными корпусами и проулками между ними, с почерневшими трубами котельных и разбитыми окнами длинных складов, с оврагами, свалками и заросшими берегами зловонных болот.

Через двадцать минут после беседы с соседом Лёвы три легковушки с номерными знаками МУРа остановились на Новой дороге, отделявшей госпиталь имени Бурденко от старой промышленной зоны. Старцев собрал вокруг себя оперативников, вооруженных автоматами бойцов и, используя полученную от Эмухвари информацию, обрисовал задачу.

– Перед вами тропинка, – указал он тростью на едва различимую в траве дорожку. – Она должна привести нас к небольшому двухэтажному кирпичному корпусу. Первый этаж корпуса необитаем и пуст. На второй этаж по торцу здания ведет наружная металлическая лестница. Вот туда мы и должны попасть как можно скорее. За мной…

Тропинка петляла меж деревьев, снесенных домов, остатков фундамента… Вокруг на многие сотни метров было тихо. До войны здесь тлело старое производство, которое решено было снести, а освободившееся место застроить современными домами для семей рабочих. Война помешала этим планам, отодвинув строительство на неопределенный срок.

После огромной кучи строительного мусора тропинка вильнула влево и пошла вдоль болота. Перед прибрежными зарослями торчал воткнутый кем-то в мягкий влажный грунт плакат 30-х годов. При создании плаката художник использовал всего три цвета: красный, черный и фоновый белый. Два худосочных красно-белых зэка трудились на строительстве канала; один копал землю, другой тянул арматуру. Черным шрифтом был начертан короткий слоган: «Каналоармеец! От жаркой работы растает твой срок».

Плакат служил одним из ориентиров, о которых рассказал Гиви. «После намалеванных работяг тропинка круто повернет вправо и шагов через полтораста выведет точно к корпусу…» – припоминал его слова Иван Харитонович, без труда отыскивая дорогу.

– Не зарастает к притону народная тропа, – послышался за спиной шепот Василькова.

– Есть такое дело, – вынужденно согласился Старцев.

– Впереди корпус виднеется. Не он ли?

– Он самый. Давай, Саня, распределим обязанности, чтоб ни одна сука из притона не сдернула.

Четырех автоматчиков расположили вокруг здания, строго наказав открывать огонь в крайнем случае и только по ногам. Остальные короткими перебежками пробрались под стену здания, обошли его с двух сторон и оказались возле крутой железной лестницы.

– Ну-ка, Ваня, займи место замыкающего, – негромко распорядился Васильков и встал первым перед лестницей.

Иван Харитонович безропотно подчинился. У сей покладистости имелись две серьезные причины. Во-первых, больная и плохо гнущаяся в щиколотке нога Старцева. Во-вторых, боевого опыта у Сашки, как ни крути, было гораздо больше. Когда дело касалось тактического перемещения, штурма, маскировки, скрытного наблюдения или перестрелок, то инициатива единогласно передавалась ему.

Держа наготове пистолет, Васильков стал бесшумно и с удивительной легкостью подниматься по металлическим ступеням. За ним двинулся боец с автоматом, потом Егоров и все остальные.

Добравшись до площадки, бывший разведчик подошел к двери и прислушался… Обернувшись к коллегам, просигналил: «Ни звука. Захожу…»

Дверь имела надежный замок, но оказалась открытой. Резко распахнув ее, Александр сделал шаг вперед и тут же отпрыгнул в сторону. Предосторожности из арсенала бывалого разведчика частенько спасали жизнь.

В небольшом «предбаннике» никого не оказалось. Здесь было на удивление чисто, на боковой стене висело большое овальное зеркало, рядом была устроена вешалка для одежды и полка для головных уборов.

Васильков с многозначительным видом кивнул на полку, где лежали фуражка и летняя мужская шляпа. И двинулся дальше. Заглянув в следующее помещение, он не заметил опасности и не мешкая вошел в него.

Огромное помещение занимало