— Не сердись, — Егор вдруг накрыл мою ладонь своей, чуть улыбнулся. По телу мурашки побежали от его прикосновения и улыбки. — Хотя я люблю тебя одинаково: и когда ты сердишься, и когда любишь.

А от последней фразы меня сначала бросило в жар, а потом я растеклась, как мороженое на горячей сковородке. Не могла злиться на Егора. Мне просто хотелось его любить. Глазами, руками, губами, телом, душой. Просто любить. Испытывать чувство, которое согревает изнутри, запомнить его, сохранить и пронести через всю жизнь. Это мне казалось самым важным и настоящим, что есть в этом мире.

Глава 45. Нет времени

Ощущение, что у нас нет времени, заставляло спешить, запасаться прикосновениями и поцелуями впрок, но и этого было мало. Время утекало быстро и безжалостно. Хотелось насмотреться, надышаться Егором. Как Золушка из сказки среди ночи, он исчезнет, растворится, а мне останется лишь ожидание.

Мы не стали терять времени даром, я даже кофе толком не успела допить, когда Егор вновь поцеловал меня. Его глаза, его взгляд — на меня в жизни никто так не смотрел, земля уходила из-под ног, и сразу бросало в жар.

На этот раз мы не были двумя дикими похотливыми кроликами: заменили страсть на нежность. Смотрели друг на друга, улыбались.

— Нечестно, что ты слышишь мои мысли, знаешь о моих чувствах, а я так мало знаю о тебе, — чуть отстранилась я, заглядывая в лицо Егору.

— Я всё равно не подберу слов, чтобы выразить свои чувства, — улыбнулся он.

— А ты попробуй, — настаивала я.

— Слова тут не нужны, — Егор положил ладонь мне на щёку и опять поцеловал горячо, настырно.

И я верила его поцелуям, ласкам и прикосновениям, его нежности и взгляду. Словами невозможно рассказать, что происходит в душе, но язык тела, блеск в глазах, улыбки не врут, они красноречивей любых выражений.

На этот раз мы перебрались в спальню, в какой-то момент я поймала на себе взгляд рыбы с картины и рассмеялась:

— Можно, я перевешу твою бывшую из спальни, а то как-то неудобно при ней?

Егор усмехнулся, встал, осторожно снял с гвоздика картину и спрятал её в шкаф:

— Теперь тебя никто не смущает?

Я покачала головой и притянула его к себе.

Знала, что уже много времени, но специально не хотела смотреть на часы, надеялась, что если не вижу безжалостные цифры, время остановится. Мы лежали лицом к лицу. Егор гладил меня по шее, скользил кончиками пальцев по плечу, ключицам. Он улыбался, разглядывал меня, а я наслаждалась его присутствием и прикосновениями.

— Не уходи, — не выдержала, прошептала.

— Не уйду, — улыбнувшись, тихо ответил Егор. — Ты же знаешь, я всегда рядом. Ближе, чем ты думаешь.

— Это всё не то, — вздохнула я. — Останься со мной живым.

Егор промолчал. Он не попрощался, не сказал: «Пока», — лишь поцеловал напоследок, я почувствовала, как исчезают его губы, ощутила прохладу и лёгкий ветерок. Даже глаза не успела открыть, чтобы увидеть лицо. Он исчез. Рядом осталась лишь пустота. Даже постель не сохранила тепла.

— Я буду тебя ждать! — обняла подушку, где только что лежал Егор, надеялась, что там хотя бы сохранится его запах, но ничего не осталось.

Дома я тосковала, поэтому решила, наконец, преодолеть свои страхи и отправиться в Тверь к стоматологу. У меня ныл зуб ещё до переезда, но лечение зубов — мой самый жуткий кошмар. Вчерашний день вселил в меня какую-то суперсилу, но оказавшись в кресле врача, я сжалась в комок, зажмурилась до боли в веках (я так лечила зубы с самого детства и, казалось, выдыхала только после того, как выходила из кабинета).

Всё повторилось, страхи никуда не испарились. Я внушала себе, что это просто нужно перетерпеть. Выжила, выдержала и слава богу, камень с души свалился, но в руках осталась дрожь.

Прогулялась немного по заснеженной Твери. Кроме Кати и её мамы, здесь у меня больше не было никаких знакомых. Вспомнила бабушку, которой снился умерший сын, мы же собирались как-то увидеться, поговорить. Стало немного стыдно, что забыла про неё, и я набрала номер.

Она, как ни странно, меня запомнила, от сегодняшней встречи отказалась, но попросила, чтобы я сходила с ней на кладбище в годовщину смерти её сына. Я согласилась, мы договорились на одиннадцать у ворот. Старушка рассказала, где расположено кладбище и как туда добраться.

Может, стоило повидаться с Катей, но она сейчас в санатории, проходит реабилитацию. Мы с ней созванивались ещё пару раз: первый, когда она рассказала про репетиторов, что приходили к ней ещё до Нового года, а во второй, когда девочка опять увидела собаку. Дружок тогда был во дворе, но я его так и не дозвалась.

Егор привычно слушал музыку на весь дом, я улыбнулась. Вечером сидела перед камином и разговаривала с пустотой. Всё-таки открыла обучение азбуке Морзе и начала выписывать себе буквы, проговаривая кодировки вслух, чтобы Егор повторял их светом. Мне нужно было с ним как-то общаться. А перед сном я лежала в кровати и читала электронную книгу вслух. Сначала не понимала, что Егор от меня хочет: только углублюсь в чтение, свет начинал раздражающе мигать. И только когда спросила: «Ты хочешь, чтобы я тебе читала?» — он ответил «да» и перестал меня терроризировать светом, видимо, заслушался.

Глава 46. Раз дощечка, два дощечка…

Следующим утром я вновь начала петь в душе и не просто петь, а горланить во всю глотку, чтобы Егор, где бы он ни был, оглох и больше никогда не мог услышать этого позора. Мне хотелось петь, душа кричала. Хотелось разрушить тишину, пошуметь, погреметь, поорать, только бы не чувствовать себя одной в пустом доме.

— Раз дощечка, два дощечка, будет лесенка! Раз словечко, два словечко, будет пе-сен-ка!

Не знаю почему, но когда громко поёшь такие песни, какая-то давно забытая частичка души оживает, словно воскресает детство с его беззаботностью и весельем. Я перепела весь репертуар младших классов, затем начала вспоминать песни дошкольного возраста, но память подвела.

Когда я вышла из ванной, в доме царила тишина.

— А где аплодисменты?!

Вскоре тишину нарушил звук оваций из ноутбука.

— То-то же, — засмеялась я.

Егор поддержал моё настроение, включил песенки на ноутбуке, но подпевать я не стала, села завтракать.

— Егор, тебе оставить маминого варенья, а то я могу всё съесть? — спрашивала его, когда делала себе бутерброды.

Свет мигнул дважды.

— Нет, я всё-таки оставлю, — отложила треть баночки и