Уже прозрачная, но еще не холодная осень.

Мое любимое время года.

Даже не время.

Она вообще как-то – вне времени.

Осень, в смысле.

Такие дела…

Мирный пейзаж, правда, слегка портили броневики на перекрестках и до зубов вооруженные патрули.

Но, справедливости ради, надо сказать, их пребывание здесь было вполне оправданно. Я уже очень и очень давно не сидел вот так в уличном кафе с другом и красивой девушкой в полной безопасности.

В казармы возвращались другой дорогой.

Настроение было вполне благодушным и хотелось еще немного прогуляться.

Под ногами тихо шуршали первые опавшие листья, встречные патрули козыряли черному, с серебряными галунами унтер-офицерскому мундирчику Красотули и с уважением поглядывали на мою новенькую, почти что не обмятую госпитальную пижаму.

Здесь, как, впрочем, и везде, тоже была война.

Просто – тыл.

А так, в принципе, вполне себе и прифронтовой город.

Ага.

Веточка рассказывал какую-то длинную и довольно нудную историю, его никто, естественно, не слушал, и так продолжалось довольно долго, пока он неожиданно не замолчал.

На полуслове.

Прямо перед нами, чуть левее по ходу движения, стояла грубо сколоченная виселица, на которой болтались свеженькие, еще не начавшие разлагаться, повешенные за шею покойники.

На груди каждого висела аккуратненькая дощечка с трафаретной надписью.

И на ближайшей из них значилось: «Педераст».

…Нет, вы только ничего не подумайте.

Я и сам тоже не очень люблю гомиков.

Но это вовсе не значит, что их за это нужно развешивать на столбах. Закон природы: если ты начинаешь вешать тех, кто тебе не нравится, готовь собственную шею.

Потому как рано или поздно обязательно найдется тот, кому не нравишься ты.

Сам.

Лично.

Мне, врать не буду, стало немного противно.

Из этого фашистского рая следовало делать ноги.

Причем немедленно.

По пути в казармы мы подавленно молчали.

Даже Красотуля.

В столице орденцы гомосексуалистов не вешали.

Педофилов, тех – да.

С удовольствием.

И то нужно было быть уверенным в причастности данного лица именно к изнасилованию и избиению малолеток.

Ведь юное поколение у нас довольно пронырливое, любой случайный человек мог стать жертвой оговора и шантажа.

А здесь вот так, значит.

По-простому.

А я уж было почти смирился с существованием Крыльев.

Тьфу ты, пропасть…

Даже ребра опять заболели.

Или это от ходьбы?

…Впрочем, в Воронеже нам все равно пришлось пробыть еще пару недель.

Ребра, несмотря на все старания медиков, срастались медленно, а в походе я был нужен как командир, а не калека. Без меня же (была и такая идея) отряд выходить на трассу отказался наотрез, что почему-то немало порадовало лично Андрея Ильича.

Все-таки, похоже, он продолжал иметь на меня какие-то виды.

Что, впрочем, неудивительно…

…Я занялся тем, что раньше называлось стратегическим планированием. Надо отдать должное разведке Ордена, сбор информации у них был на должном уровне.

Если ближайшие сорок-пятьдесят километров трассы были довольно спокойными, с блокпостами, а кое-где даже и с электрическим освещением (красиво живут, сволочи), то потом начинался полнейший беспредел.

Туда даже криминалы соваться боялись.

Какие-то дикие казачьи общины, на дух не переносящие никого чужого. Байкерские стаи, нигде не базирующиеся, но имеющие хорошо отлаженную сеть ночлежек и информаторов на каждом постоялом дворе.

Фермерские хутора, встречающие каждого незнакомца шквальным огнем из стареньких, но вполне себе боеспособных ДШК.

Воинственные монахи, помимо стандартного огнестрельного оружия наделенные какими-то тайными, не вполне понятными силами.

Непрерывно воюющие с ними сатанисты.

Отлично вооруженные «пролетарские отряды продразверстки». Враждебные им либерал-радикалы, называющие себя «защитниками прав фермеров» (сами фермеры ни тех, ни других терпеть не могли).

Какой-то «подпольный обком ВКП(б)».

Как ни погано это звучало, единственной нашей надеждой были разбросанные тут и там Каэры – опорные посты Крыльев со сторожевыми башнями, упрямо ползущие на юг и пытающиеся всеми доступными им методами поддерживать хотя бы видимость порядка.

Как признался, вздохнув, начальник разведки, Крылья в этих местах ненавидели все без исключения, и нам надо быть готовыми стрелять по любой движущейся мишени, не разбираясь в ее политической или клановой принадлежности.

Где-то километров за триста до Ростова заканчивалась и эта более или менее понятная территория.

Дальше властвовали какие-то шахтеры и криминал.

Что добывали эти шахтеры и откуда они взялись, не знал никто. Здоровые угрюмые лохматые мужики и бабы большую часть своей жизни проводили под землей.

На поверхность они выходили исключительно ночью.

Преимущественно для того, чтобы пограбить и помародерствовать.

Великолепно вооруженные, отлично подготовленные, неожиданно появляющиеся из-под земли и туда же исчезающие, они были исконными врагами насквозь криминального Ростова.

И с «наземниками», как они презрительно называли всех не-шахтеров, имели дело исключительно как с объектами грабежа или при торговле.

А еще эти люди, ко всему прочему, были великолепными оружейниками. Начальник разведки показал мне фантастически удобный «подземный» арбалет – такое оружие мало уступало огнестрельному и не требовало какого-либо боезапаса: толстые короткие стрелы, «болты», легко мог изготовить любой деревенский кузнец.

Что касается самого Ростова, то его лучше было обойти стороной. Любой, не принадлежащий «черной масти», исконному воровскому сообществу, там считался законной добычей криминала.

Это была их, если хотите, Мекка, их неофициальная столица.

Ростов-папа.

Ветеранов там, особенно после печальной памяти «десантного мятежа», – ненавидели.

И, врать не буду, безусловно было за что…

…Сто шестая гвардейская воздушно-десантная дивизия, расквартированная в те благословенные времена в «донской столице», состояла исключительно из интеллигентных московских мальчиков, после кровавых боев на Кавказе ставших совершенно беспредельными отморозками.