Никто не нравится — это еще хуже, чем если нравится тот же, что и одной из трех лучших подруг, потому что у Натали и Ким всегда находилась хоть одна тема для разговора, но когда речь шла о мальчиках, Поппи говорить было нечего. А потом стало еще хуже, потому что Ким спросила доску, когда у Поппи вырастут сиськи, и все захихикали. Она покраснела даже сквозь румяна, которые были нанесены во время пробного макияжа, однако Агги закатила глаза и сказала:

— Тебе повезло, что их еще нет! Надейся, что и не будет. Они так… — подружка бросила взгляд вниз, на переполненный верх пижамы, словно хотела найти подходящее определение, — болтаются!

— А разве им не положено болтаться? — удивилась Натали. Иногда она надевала лифчик одной из старших сестер, набивая его трусами, которые были нежнее и мягче, чем носки.

— Положено, — вздохнула Агги. — Но в спортзале это будет выглядеть очень странно. Все начнут пялиться.

— Ага, с завистью, — хихикнула Ким и добавила: — Или с вожделением.

У нее был крохотный лифчик, больше похожий на маечку на бретелях, и почти ничего не было, чтобы его наполнить, но это все равно было больше, чем у Поппи.

— Наверное, ко мне первой и месячные придут, — предположила Агги. — Это несправедливо.

— Может, и не к тебе, — заметила Натали. — К моей сестре они пришли в пятом классе, так что, возможно, первой буду я.

— Надеюсь, — ответила Агги. — Это так «фу» и стыдно!

— Может, нам разрешат не ходить в спортзал, — рассуждала вслух Натали.

— По крайней мере, хотя бы в общий душ, — добавила Ким.

— К кому они придут раньше всех? — спросила Агги спиритическую доску, и девочки стали ждать ответа, искренне обеспокоенные, пока доска не показала на луну. Это, вынужденно признала Поппи, было ответом уместным, но не особенно полезным, так что подруги наконец задули свечу и продолжали беспокоиться в темноте, каждая в своем отдельном спальном мешке.

Сексуальное просвещение в четвертом классе на самом деле было совершенно не про секс. Оно было про волосы, грудь и кровь. Про то, как тело начнет становиться «фу» и нуждаться в модификации — удалении волос, поддержке грудей, предотвращении или маскировке запахов, — а потом из него будут течь всевозможные жидкости. Это был ужас-ужас. Прямо после обеда мальчики шли на урок здоровья в один класс, а девочки — в другой. Потом все сходились в обычном классе до конца дня — на математику и естествознание, — встревоженные, бледные как мел и стесняющиеся друг друга. Они знали от детей постарше, от старших братьев и сестер, что в этом году, в пятом классе, секспросвет действительно будет про секс, и это ужасало их еще сильнее. А ведь впереди танцы в честь Дня святого Валентина, что казалось просто жестоким совпадением. Еще знали от тех же старших, что это последний год, когда они не будут принимать душ после физкультуры, ведь начиная со средних классов придется полностью раздеваться и мыться всем скопом после занятий спортом. И всем хотелось умереть.

Был почти час ночи, когда они наконец улеглись, но проснулись все равно рано. Папа Поппи приготовил те же самые блинчики, которые готовил с первого класса: приблизительно (но не совсем) напоминавшие формой Микки-Мауса, с глазками и носиками из шоколадных кусочков и ртом из банана, несмотря на то что они были слишком взрослые для Микки-Мауса и блинчиков с шоколадными кусочками. Девочки совместными усилиями почти прикончили бутылку сиропа, так что, когда Орион с Ригелем наконец лениво спустились в кухню, пованивающие, растрепанные и сонные, хотя время было почти обеденное, им пришлось макать свои отдаленно напоминавшие Микки-Мауса блинчики в остатки сиропа на тарелках девочек. Орион, на голове у которого красовалась зеленая фетровая шляпа с мягкими полями, держа блин в правой руке, а тарелку Поппи в левой, оттяпал кусок микки-маусового уха, а потом возил языком по тарелке, как Юпитер — откуси-лизни, откуси-лизни, — пока не прикончил весь сироп.

— Фу-у-у! — дружно скривились девочки.

— Знаете, за что меня обожали, когда я был в вашем возрасте?

— Ни за что? — предположила Агги.

— За умение вести себя за столом, — тут Орион раззявил рот, демонстрируя Агги пережеванный блин. Та рассмеялась, а Поппи показалось, что она сейчас умрет со стыда. Пенн задумался о том, где мальчики научились этому трюку — привлекать девочек, вызывая у них отвращение, — который срабатывает всего пару лет, как тренировочный велосипед для флирта. Может, мальчишкам он присущ всегда, этот бритвенно-тонкий баланс отвратительного и очаровательного, и многие годы они его не замечают или им все равно, а девочки пару лет находят его восхитительным, и все остальное время мужчины борются с этими привычками, стараясь держать их в узде, выпуская порезвиться на воле, только когда остаются одни.

Поппи, Агги, Натали и Ким стали лучшими подругами в первом классе, когда Поппи была новенькой, и Агги оказалась ее новой соседкой. Они сколотили клуб ПАНК (по первым буквам имен), чья провозглашенная цель менялась с годами: от игры в классики к наблюдению за птицами, а потом к детективному агентству. Но название не менялось никогда, потому что никогда не менялись члены клуба. Поначалу Рози и Пенн были истово благодарны девочкам — не только за то, что они всей душой любили Поппи, но и за то, как обыденно это делали. Однако со временем девочки перестали быть чудом и превратились в родственниц: подруг дочери, которые просто сидели за столом, когда Рози приходила с работы, готовые к предложению остаться на ужин; подруг, которые вместе с ними ехали после школы за мороженым или в боулинг в дождливый день; подруг, которые приходили смотреть по вечерам кино и говорили: «Привет, мама Поппи!» — когда встречались с ней в вестибюле школы; подруг, которые на несколько часов исчезали в комнате Поппи и никогда не разбивали вдребезги поднос с фигурками из глины, и не приходили попросить «что-нибудь перекусить», схомячивая после целую банку арахисового масла и два батона хлеба, что регулярно случалось с друзьями сыновей. И в то время, как друзья мальчиков появлялись, исчезали и даже иногда совпадали друг с другом, Поппи и ПАНК-клуб ни разу не поколебались. Они рассказывали друг другу обо всем.

За исключением одной вещи.

Они не планировали держать Клода в секрете. Это получилось случайно. Случайность, плюс возможность, плюс особые обстоятельства. Так можно сказать о многом — Ригель и Орион, к примеру, говорили то же самое, когда лишились своего скейтборда на озере, пытаясь использовать Юпитера как ездовую собаку во время ледяной бури, — но это был особый случай, потому что последствия были огромны. Этот случай был особым, потому что секрет держался долго (близнецам удалось хранить тайну не более десяти минут) и потому что трансформировал столько жизней. Обычно секреты, которые на это способны, хранят с помощью предвидения, замыслов и стратегий, тщательного планирования и маниакального заметания следов. Огромный труд! Однако в этом случае они сохранились благодаря случайности, а потом в основном оказались забыты. Но мощь их от этого ничуть не уменьшилась.