Некоторое время Лаукгалс наслаждался произведённым эффектом.

— Кстати, у меня для вас есть ещё одна приятная новость, — подойдя почти вплотную к Артуру, доверительно шепнул латыш. — Скоро сюда прибудет ваша драгоценная подруга.

Заметив, как изменилось от этих слов лицо молодого человека, Лаукгалс с удовольствием продолжал:

— Вы не беспокойтесь, господин Салмио. Она приедет с комфортом, на такси. Я полагаю, мы даже не возьмём с неё плату за проезд от Петрозаводска до этой Богом забытой деревни.

— Не мелите чепухи! Что вы замышляете? — Артур чувствовал, как в его душе поднимается волна ярости.

— Ничего особенного. Но мне кажется, ей будет приятно увидеться с вами. Кроме всего прочего, ваше присутствие поможет ей быть откровеннее. И вам тоже.

Поэт и философ с бессильным негодованием смотрел на Лаукгалса, который издевательски ухмылялся. Латыш ехидно добавил, чтобы довершить экзекуцию:

— Вы должны помнить, Салмио, честность и только честность. Разве не этому вас учили в советской школе?

Артур, собрав остаток сил, вскочил на нога, мстя кулаком в наглую физиономию террориста, но грузная туша бандита в камуфляже, одного из сопровождающих Лаукгалса, развернулась и, ощутив мощный удар в челюсть, парень отлетел к стене, ударившись об неё затылком, и сполз на пол. Если бы не последние дни почти без сна и пищи, у него хватило бы энергии на ответ, но сейчас об этом нечего было и думать. Обессиленный, лёжа на голых струганых досках, Артур сознавал, что ему не справиться с тремя здоровенными бандитами, медленно подходившими к нему. К тому же наверняка в доме они были не одни. Салмио был уверен, что у Лаукгалса имелись и другие помощники наверху в доме или во дворе.

— Ну же, почтенный, — не меняя зловеще спокойного тона, протянул Айвар, — зачем так нервничать? Вы же умный человек и прекрасно понимаете, что сопротивление, как говорили в старых советских фильмах, бесполезно. Расслабьтесь и настройтесь на приятное времяпрепровождение.

Лаукгалс кивнул бритоголовому. Тот раскрыл небольшой чемодан, который он до того держал в руке, и достал из него шприц и ампулу с прозрачным раствором. «Камуфляж» уже схватил Артура за руку, как вдруг наверху раздался шум и грубый голос крикнул вниз в подвал:

— Айвар, она приехала!

— Прелестно, пусть пока подождет. Угости даму чаем, мы её скоро позовём, — отозвался Лаукгалс и обратился к Артуру, до белизны в пальцах сжавшему кулаки.

— Слышали? Пусть вас теперь окрыляет любовь и преданность. Начинайте, — приказал он бритоголовому и громиле в камуфляже.

Те подступили к несчастному и, рывком поставив его на ноги, толкнули к какому-то допотопному креслу с драной обшивкой. Затем «камуфляж» наручниками пристегнул руку Артура к прочному металлическому выступу в стене, а бритоголовый раскрыл ампулу и наполнил шприц, предварительно выпустив из него остатки воздуха.

— Постойте, идиоты! Вы ничего не понимаете! Я же ничего не знаю, поймите же, ничего! — закричал ошалевший от ужаса Артур Салмио.

— Решили валять ваньку, Салмио? — злобно прошипел Лаукгалс. — Не выйдет!

— Вы мне можете не верить, но это чистая правда. Вы зря теряете время, поверьте мне, — обессиленно бормотал Артур.

— У нас есть неопровержимые свидетельства, что ваш покойный дядя, он же советский физик и диссидент Александр Покров, доверил вам секретную информацию о хранителе своих открытий. Именно вам! — рявкнул латыш. Молодой учёный пытался было спорить, возражать, но Лаукгалс вновь мигнул своим подельникам.

Миг — и шприц вонзился в предплечье. Выдавив всё его содержимое, бритоголовый отошёл к остальным мужчинам, сидевшим за столом с банками нива.

Артур почувствовал, как подспудно растущая тяжесть, зародившаяся где-то в спине и животе, волнами начала расходиться по всему телу. Пол, до этого ровный и гладкий, сгорбился, и парню показалось, что нужно сесть прямее, но, попытавшись сделать это, он чуть не упал и удержался только благодаря наручникам. В глазах двоилось. Неожиданно подумалось, что, в сущности, всё не так уж и плохо. Скоро Артур увидит Милану и уедет с ней отсюда.

— Похоже, созрел, — глумливо подмигнув Лаукгалсу, сказал «камуфляж».

Латыш встал, подошёл к Артуру и внимательно затянул ему в зрачки.

— Препарат действует, теперь господин Салмио перестанет выдумывать всякие небылицы с адресами германских полицейских участков или прикидываться ничего не ведающим агнцем.

— Ещё бы не действовал, я ему хорошую дозу вкатил, на троих хватит, — убеждённо заверил бритоголовый.

— Кетамин — не витамин! — осклабившись и потягивая пиво, скаламбурил «камуфляж».

— Господин Салмио, вы слышите меня? — спросил Лаукгалс.

— Да, слышу, — язык плохо подчинялся парню.

— Вот и замечательно. Сейчас я задам вам пару вопросов и вы на них ответите.

— Я готов. Спрашивайте.

Лаукгалс с торжеством оглянулся на товарищей и, чётко и раздельно выговаривая слова, вновь обратился к Артуру, в прострации полулежащему в кресле.

— Что вы можете сказать о человеке, которому ваш дядя передал в своё время научное открытие, известное нам как «формула творения»?

Поэт и философ из последних сил старался сохранить контроль над собой, однако сознание и воля постепенно ускользали от него. Салмио ощущал бессилие, мысли путались, в какую-то минуту ему показалось, что он находится в Финляндии, в Хельсинки и смотрит в холодное январское небо, где сияли две сдавшиеся воедино трапеции, образующие созвездие Ориона.

Будто из глубины собственного подсознания, раздался голос, несомненно, знакомый Артуру и принадлежащий некоему, как он сознавал, очень плохому человеку, врагу, имя и фамилию которого парень вспомнил не без труда: Айвар Лаукгалс.

Интуитивно он чувствовал, что говорить ни в коем случае нельзя, но голос сверлил его мозг, звоном отдавался в ушах и, перекатываясь, как эхо над водопадом, настойчиво требовал ответа.

Артур замотал головой, перед глазами расползлись небывалые огненно-оранжевые круги, и сквозь них он внезапно увидел прекрасное женское лицо, которое, наверное, забыл бы последним из всех виденных им в жизни лиц. Правда, оно выражало, как померещилось Салмио, страдание и ужас, но он сразу ощутил уверенность: опасаться нечего, она здесь!

Вдруг мелодичное женское меццо-сопрано разорвало натянутую, как струна, тишину.

— Артур… его зовут Огюст, ты же говорил… Огюст, ты помнишь?

— Какая разница? — Артур беспечно улыбался. — Дорогая, нам это безразлично. Я же ничего больше не знаю. А они не верят! — добавил он, пьяно рассмеявшись.

Заплетающимся языком поэт-философ стал доказывать: молодой учёный знает лишь имя этого человека, его действительно зовут Огюст. И больше ничего. Всё остальное для него самого — тайна. Потом он доверительно говорил что-то ещё, почти не отдавая себе отчёта в том, что произносил. Затем оранжевые круги померкли и реальность перестала существовать для Артура.