– Не совсем, господин майор… – с заминкой ответил дежурный по уровню.

– Что значит не совсем?! Никончук, не нервируй меня.

– Обложили, никуда ей не уйти…

– Ну так пакуйте!

– Там такие места, что… Зарежет, если без оружия к ней лезть.

– Объяви мобилям, что премия за поимку вдвое увеличена.

– Есть объявить, что увеличена, – сказал дежурный без энтузиазма, умудрившись интонацией вложить в уставную формулу иной смысл: мертвецам твоя премия, майор, ни к чему, за нее новую глотку на базаре не купишь. – Вот если бы ее гранатой шугануть, хотя бы светошумовой…

– Отставить гранату. Ждите. Скоро буду. Ничего никому доверить нельзя… – сказал он уже Малому.

– А что с СШГ-то не так? – удивился тот. – Для матки вроде она безопасная…

– И я думал, что она убить или покалечить не сможет… Давно думал, четверть века назад. В результате стал старлеем на два года позже, чем рассчитывал. Потом при случае расскажу, сейчас времени нет. Короче, я вниз, а ты поспал бы еще.

– Нет. Я тоже вниз.

– В зеркало поглядись, а? В старые времена тебя в массовку фильма про живых мертвецов взяли бы, причем без грима.

– Не время спать… Водки нет, дядь Валера? Мне бы один глоток, для тонуса.

– Хм… Рымарь тоже с полмензурки начинал… Тоже для тонуса.

Плоскую фляжку тем не менее из кармана Ковач достал, сам отвинтил пробку, протянул.

– Не водка. Коньяк пополам с крепким кофе. Но даже лучше бодрит.

Малой сделал свой глоток, помедлил, словно прислушиваясь к ощущениям, – и отхлебнул еще раз. Завинтил пробку, вернул емкость особисту. Спросил:

– А это кто?

Латунная накладка на фляжке изображала профиль человека в фуражке и с козлиной бородкой.

– Это святой Феликс, небесный покровитель всех особистов и контрразведчиков.

Хотел пошутить – не получилось, Малой шутку не понял.

– Не наш святой, католический, судя по имени. Ладно, может, и нам пособит сегодня…

* * *

– Ты, Лиза, меня правда не помнишь? Совсем-совсем?

Она помотала головой. Врать не хотелось, копаться в воспоминаниях тоже. Лизе хотелось двух вещей: пожрать и выбраться отсюда.

С первым Груздь помочь не мог. Продуктовых нычек он в подземелье не имел и о чужих не знал… А вот со вторым обещал пособить, правда, Лиза не понимала, в чем причина, и держалась настороже, скальпель не убирала, так и шагала с ним в руке.

– Ну я же Леха! Леха Груздев!

Она вздохнула, изобразила виноватое лицо: уж ты прости, дескать, что с такой вот дырявой памятью уродилась.

– В Печурках же мы… у нас… ну, в общем, любовь же у нас была!

И тут она вспомнила… Название замиренной деревушки оказалось недостающим кусочком мозаики, все в ее памяти разложилось по своим местам. Печурки… Ну да, точно, именно там она видела этот лоб, словно вспухший с одной стороны, этот шрам, но тогда он был совсем свежий, едва подживший… А имя Лехи запоминать не стала, тут же выбросила из головы, этих Лех на свете, как мандавошек у Ирки-давалки, запоминать всех прикажете? Вот, Хрюнчик тоже вроде Леха, а кто его так зовет? Да никто, потому как не понять, о ком речь… А скажешь: Хрюнчик, – всем все ясно.

Она вспомнила все. И с трудом удержалась от того, чтобы рассмеяться громко и весело. Смех не сдавался, колобродил где-то внутри, она давила его, не позволяла прорваться наружу. Любовь… Любовь, бля, была, а не хер собачий! У них! В Печурках, не где-нибудь! Любовь, морковь и помидоры! И еще один ма-а-аленький корнеплод, вроде хвостика от редиски.

На самом деле в Печурках, в тамошнем кабаке, минувшей зимой случилось вот что.

У Груздя были патроны на продажу. Для «калаша», но подходили к тому карабину, что они как раз раздобыли для Жуги, к переделанному «Вепрю» с самодельным прикладом.

Не ящик и не цинка, не по чину зачуханному мобилю патроны ящиками воровать. Початая пачка, семнадцать штук, как выяснилось позже при подсчете. Но им и те семнадцать стали бы за счастье. Потому как при покупке в придачу к карабину дали десяток хреновин, на патроны слегка похожих, – ежели один глаз закрыть, а другой прищурить, то спутать с настоящими патронами можно. Издалека. И в сумерках.

Гильзы потемневшие, исцарапанные, неизвестно по какому разу снаряженные дымным порохом. Самодельные капсюли, наштампованные из жести. Самодельные кривоватые пули, с раковинами и другими дефектами литья.

Жуге все равно не терпелось проверить обнову, и половину этих как бы патронов он отстрелял. Вернее, два из пяти не выстрелили, дали осечки. Еще один выстрелил, но лучше б он тоже осекся: пуля застряла в стволе, намучились, ее выбивая.

О том, что автоматика карабина на дымном порохе не срабатывала, и говорить не приходится. Не баре, чай, и не кровососы, затвор и вручную передернуть можно.

С таким боезапасом не то что воевать, с ним и охотиться-то лучше на зверей мелких и не опасных. А они как раз тогда большие дела стали затевать-обдумывать…

Понятно, что у Жуги при виде новеньких «маслят» глазки заблестели и слюнки закапали. Лиза и сама понимала: надо брать, не так уж часто мобилям патроны умыкнуть случается, они все больше тушенку да сгущенку на продажу несут.

Если у одного товар, а у другого желание его купить, – что может помешать удачному завершению сделки? Правильно, помешать может отсутствие у покупателя денег или чем еще он собирается расплачиваться…

Кровососовских бонов у них было кот наплакал, недавно вложились в покупку карабина. Сивухи не принесли вообще, да и не стал бы мобиль брать только ею, утопиться ему, что ли, в сивухе за семнадцать-то патронов? Сивухой хорошо за тушенку платить.

Их было четверо, а мобиль заявился в одиночку, и они сумели бы его вообще забесплатно раскулачить… Но не могли. Кабак, как выражается Хрюнчик, ней-траль-на-я тер-ри-то-ри-я. Раскулачишь кого, потом на порог не пустят. Вдали, на дороге, что к Базе тянется, – сколько угодно. Но Груздь был настроен сидеть до победного конца, пока все не распродаст. И без того три патрона загнать успел, прежде чем они подвалили.

Что тут делать… Вывернули все карманы, соскребли все: и кровососовские боны, и кровососовские жетоны, и старые монеты. Вдобавок назанимали, у кого сколько смогли: Лизе на слово верили, знали – не подведет, но в тот кабак не миллионщики бухать ходят.

Все равно не хватало. И Лиза доплатила натурой. Собой. Валюта ходовая, все мобили на этом деле повернутые… Ну, почти все. У кровососов и для себя-то баб и девок считай что нет, куда уж там прислужников своих обеспечивать.

Вот так у них и случилась та самая любовь-морковь-помидоры. И ма-а-асенький хвостик редиски. Ну вот реально крохотный… Сказал бы: я тот самый Леха-между-ног-стручок-гороха, – сразу бы вспомнила. А то Груздев, Груздев… Какой ты, на хер, Груздь, у гриба груздя-то ножка потолще будет, поосновательнее.