Мы, если можно так выразиться, были настроены идеалистично по отношению к нашему общему идеализму. Некоторые из наших целей совпадали. Мы оба хотели видеть New Republic процветающим, оба верили в необходимость активных действий по отношению к правительству Соединенных Штатов, разделяли веру в важность повышения уровня культуры до космополитического, нам обоим нравились крупные формы в журналистике. Этих совпадений оказалось достаточно, чтобы мы позволили себе обмануться и решить, что у нас общий идеализм на двоих.

Крис воспринимал мир скорее как технократ, а я – скорее как моралист и романтик. Если ему просто нравились крупные формы в журналистике, я верил в них, как в идеологию. Он верил в системы: правила, показатели эффективности, организационные структуры, деловые встречи, приложения, повышающие производительность труда. Мир в принципе всегда можно улучшить, но для этого нужно отказаться от слишком горячих эмоций, привычки всюду искать виновных и излишней партизанщины. Тем самым столкновение между ним и свободомыслящими интеллектуалами, населявшими редакцию, становилось неизбежным. Они писали с искренней убежденностью, нисколько не считаясь с общепринятым временем начала и окончания рабочего дня, и выбирали темы, интересные им самим, но при этом вовсе не обязательно способные ублажить толпу.

Незадолго до нашей ссоры Крис поделился со мной своими представлениями о будущем журнала – такими, как ему подсказывал его идеализм. Он владел New Republic уже два года и понемногу начинал нервничать. Результата, а под ним он имел в виду рост трафика и вместе с ним прибыли, нужно достичь быстрее. «Чтобы спасти журнал, мы должны его изменить», – сказал он мне. Инженеры и маркетологи должны играть ведущую роль в деятельности редакции. С их помощью наша журналистика приобретет «крутые» и «инновационные» черты, благодаря которым журнал станет популярнее и начнет выделяться на рынке. Разумеется, на это понадобятся ресурсы, и взять их придется из статей бюджета, предназначенных для финансирования длинного чтения. Я не был готов к такому плану или к его представлению о журнале. «Мы технологическая компания», – сказал он. На это я ответил, что «вряд ли это та компания, управлять которой мне позволяет квалификация». Он заверил меня, что я справлюсь.

Через два месяца я узнал от коллеги, что Крис нашел мне замену и что этот человек встречается за ланчем с друзьями и знакомыми по всему Нью-Йорку, предлагая работу в New Republic. Не дожидаясь, пока Крис уволит меня, я ушел сам, а за мной – почти весь состав редакции. Их идеализм требовал воспротивиться его идеализму. Им не хотелось работать на издание, по стилю поведения больше похожее на технологическую компанию. Они были готовы внимательнейшим образом следить за Facebook, но не были готовы к тому, что она станет определять их работу. Новое издание получило свою долю внимания, а потом затерялось среди остальных, став не более чем очередным ухабом на тряской дороге, по которой Долина движется к поглощению журналистики как таковой.

Атака Кремниевой долины на журналистику – часть более обширной программы. Технологические компании пытаются опрокинуть идею, надежно утвержденную в самом сердце западной цивилизации. На протяжении трехсот лет наша культура поклонялась гению – ее идолом были оригинальность и интеллектуальная новизна. Может быть, это привязанность не вполне заслуженная. Да позволено мне будет сказать банальность, но полностью оригинальных идей не существует. Интеллектуальная жизнь никогда не бывает настолько изолированной, как кажется. Тем не менее есть множество причин присоединиться к культу гениальности. Мы считаем человечество способным к моральному прогрессу. Движение вперед требует постоянного притока новых идей, производство которых мы должны щедро кредитовать, чтобы сделать привлекательным. Мы считаем конформизм духовно и морально убийственным, поэтому восхваляем его противоположность. Гений и оригинальность оказались двумя наиболее глубокими и стойкими идеями, родившимися в интеллектуальных революциях XVIII в.

Кремниевая долина придерживается полностью противоположного взгляда на творческие способности человека. Она верит в совместную деятельность, в то, что группа, работающая в гармонии, достигает лучшего результата, чем изолированный индивидуум. Она полагает оригинальность сильно переоцененным идеалом – возможно, даже опасным. Подчеркивая гениальность, мы позволяем небольшой группе профессиональных писателей вести себя так, словно они обладают монополией на мудрость или даже сверхъестественными способностями. Аура гения, окружающая состоявшегося писателя, создает впечатление, что массы обладают сравнительно малым творческим потенциалом, и это, в свою очередь, оправдывает их принудительное кормление продуктами творчества узкого круга жрецов-гениев.

Если бы Долина просто высмеивала поклонение гениальности, это было бы безопасно и, может быть, даже оказалось полезным в конечном счете. Но ее цели куда более радикальны. Она уже начала кампанию, конечная задача которой – демонтаж структур, защищающих саму идею авторства. Кремниевая долина объявила войну профессиональным писателям, стремясь ослабить законы об авторском праве, благодаря которым те могут кормиться своим пером. Долина проводит в жизнь свой бизнес-план, и центральное место в нем занимает радикальное снижение ценности знания, в силу которого писательство превращается в дешевый одноразовый товар. Чтобы реализовать эту стратегию, она попыталась разрушить престиж профессионального писателя. Эта война – еще один пример ложного популизма Долины. Неудивительно, что ее главный теоретик – гарвардский профессор права. Ларри Лессиг[90] получил известность задолго до TED[91]. Его лекции и выступления были захватывающим интеллектуальным спектаклем, богато иллюстрированным при помощи мультимедиа. Они приобрели статус легенды. По сей день у Microsoft есть курс, обучающий слушателей выступать публично «как Лессиг». Лессиг наделен даром чувствовать дух времени более, чем кто-либо из ученых нашего поколения. Прежде чем его коллеги-профессора услышали само слово «Интернет», Лессиг сделал его своей специализацией. Причем этим его заслуги не исчерпываются: Лессиг не только изучал Интернет, но и защищал его от всевозможных экзистенциальных угроз. Одна журнальная статья даже называла его «своего рода интернет-мессией».

Карьера Лессига производит столь яркое впечатление в силу того, что начиналась с узкой на первый взгляд академической стези. Он специализировался на законодательстве в области авторского права. Очень рано он стал свидетелем агрессивного стремления индустрии развлечений превратить скачивание музыки в уголовное преступление, кампании за то, чтобы надевать на молодых людей наручники за относительно невинное правонарушение, каковым является скачивание файлов. Он обрушился на эту тенденцию со страстью, привлекшей к нему толпы последователей.