Конечно, Востриков понимал, что у погибшей Катерины не было никаких шансов. Она ничего не могла отсудить, ничего. Супруги давно были в разводе.

Но ведь она могла об этом не знать, плохо зная законодательство. И Грищенко мог об этом не знать. Или быть не до конца уверенным. Или просто мог быть выведен из себя истеричной бабой.

– Как??? Ну, вот как я мог с такой травмой, накачанный уколами, вернуться к себе в дом и убить Катю??? – верещал уже чуть позже Иван Иванович. – Вы у врачей спросили бы!

– Спрашивали. И они сказали, что не исключают вашего передвижения в ночь убийства как по больнице, так и за ее пределами. Вы лежали в палате один. И никто вас не контролировал. Так что вы вполне могли это сделать.

Грищенко заламывал руки, без конца хватался за перебинтованную голову, хныкал, стонал. И тем самым не вызывал у Вострикова ни капли сочувствия. Но арестовать он его не мог. Потому что доказать его причастность к убийству было бы действительно очень сложно.

– Вы знакомы с Мельниковым Валерием Сергеевичем? – спрашивал он.

– Конечно. Его многие в нашем городе знают. Уважаемый человек, занимает солидную должность в фирме у солидного человека. Мы обязаны знать таких людей. К тому же я обращался к нему за помощью. Мне нужно было взять в прокат машину недорого. Он помог. Уважаемый человек.

Ну что тут добавишь!

Потом привели Марину. Она давно пришла в сознание и находилась под арестом, потому что Востриков пока не мог решить, кто же из этих троих убил бедную женщину. То, что кто-то из них, он не сомневался. Почти…

Марина отказывалась говорить вообще. Она ничего не отрицала и ни с чем не соглашалась. Просто молчала, рассматривая его в упор, как музейный экспонат. Так продолжалось полтора часа. И когда Востриков вспылил и наорал на нее, начав грозить всеми возможными статьями Уголовного кодекса, она разлепила губы и сказала:

– Вот поэтому я и молчу.

– Почему поэтому?

– Потому что вы слышите только себя. Мои слова не произведут на вас никакого впечатления. Вы уже все для себя решили.

– Уведите!!! – заорал Востриков, вызывая конвой.

Марину увели.

Привели Сиротина. С этим вообще беда.

– Без адвоката говорить ничего не буду… Доказать вы ничего не сможете… То, что полоумная девка видела меня под окнами своего офиса, ничего не доказывает… Я люблю покупать там хот-доги. Там самые лучшие хот-доги в городе. И еще беляши, и пироги с яблоками.

– А то, что вас видели входящим в подъезд жертвы в ночь убийства, это как? – спрашивал Востриков, собрав волю в кулак, чтобы не наорать на этого детектива доморощенного.

– А никак, – улыбался нагло Сиротин. – Кто мог это видеть? Какая-то безумная старуха, не спящая ночью? Я не в костюме Супергероя был, нет? Уже, слава богу!

И тут возразить Вострикову было сложно. Женщина, утверждающая, что видела, как мужчина с приметами Сиротина входил в подъезд около двух часов ночи, имела слабое зрение. Ей могло много чего привидеться. В суде ее показания разметутся адвокатом Сиротина в пух и прах.

Все! Тупик! Конец! Подозреваемых трое, обвинение предъявить некому!

А начальство лютует. Ему раскрываемость, как всегда, подавай. И с делом Мельникова – полный крах. Вообще ничего! Всех угонщиков городских ребята через осведомителей проверили. Никто не причастен. И заказа на машину Мельникова не было. Кому она понадобилась, кому?!

– Увести, – скомандовал конвойным Востриков, указав на Сиротина. И тому в спину: – Советую хорошо подумать, гражданин Сиротин, что вы мне скажете завтра.

И тут же подумал: если завтра тот ничего не скажет, вечером он его должен будет отпустить. Либо предъявить обвинение.

– Завтра? – Сиротин повернул голову, нагло улыбнулся. – Завтра тут будет мой адвокат, Александр Александрович.

– А чего же его сегодня нет? А я ждал, – вернул ему Востриков наглую улыбку, правда, у него она вышла оскалом.

– А сегодня он выполняет одно мое очень важное поручение, – пояснил Сиротин. – Думаю, завтра я смогу вам об этом рассказать, прежде чем покину стены данного заведения.

Все ушли. Востриков с тоской глянул на пустое место напротив. Климов, гад, должен был час назад вернуться. А его нет. И всех дел-то было: съездить к Мельникову в офис. Тот вдруг позвонил ни с того ни с сего и задыхающимся голосом потребовал к себе кого-нибудь. Сам, мол, не в состоянии даже с места сдвинуться, настолько велико его потрясение. И по телефону говорить отказался.

– Ради бога, быстрее!!! – рокотал в телефонной трубке его срывающийся на истерику голос. – Ради бога!..

Климов и поехал. И пропал! И телефон снова вне зоны. Он ему, наверное, башку оторвет, когда тот явится. Что за манера, ну?! Как в кабинете сидит, то всегда доступен в плане телефонной связи. Как из кабинета выпорхнет, так сразу у него проблемы: то зарядка села, то он не знает, с чего вдруг связь пропадает. Небось в кафе заехал и жрет теперь вместо того, чтобы ему позвонить. А он вот – Востриков – с утра не успел позавтракать. И до сих пор еще даже стакана чая не выпил. А ведь ему Оля бутербродов с собой дала. С сыром и ветчиной.

А кстати? Чего это он?

Саня вылез из-за стола, включил чайник и полез в шкаф за пакетом. Средняя полка у них была отведена под хозблок. Там стоял набор разномастных чашек – семь штук. Щербатые блюдца – четыре штуки. Два тупых ножа, четыре алюминиевых вилки, ложка с дырочками. Зачем она тут, Востриков затруднялся ответить. Половинка деревянной доски для нарезки, вторая откололась и была выброшена. Пачка чая, пачка сахара-рафинада, банка растворимого кофе. Ну и теперь его пакет с бутербродами еще лежал.

Чайник зашумел, содрогнулся пластмассовым корпусом, тумблер щелкнул, и из носика пошел пар. Востриков разложил горкой бутерброды на блюдце. Выбрал самую большую чашку, бросил в нее сразу два пакетика. Залил кипятком, туда же отправил три куска сахара. Перетащил блюдце к себе на стол. Отжал чайные пакетики ложкой, выбросил и чашку поставил на стол. Уселся, легонько болтал ложкой в чашке, размешивая сахар. И прежде чем взяться за самый красивый бутерброд с самым толстым куском ветчины, подумал, что вот сейчас-то Климов обязательно и должен появиться. Как раз тогда, когда в кабинете славно пахнет крепким чаем, свежей ветчиной и ароматным хлебом, который Оля сама печет.

Подумал? Сделано!

Дверь отлетела в сторону, едва удержавшись на петлях, и в кабинет влетел Вася Климов. Алчно покосился на блюдце с бутербродами, шумно сглотнул – значит, ни в каком кафе не отсиживался. Закрыл плотно дверь. Упал на свой стул и глянул на Вострикова с обидой.

– Чего?! – вскинулся тот и нарочно откусил побольше. – Даже не думай, кормить тебя не буду!

– Почему, Сан Саныч?

– Буду учить тебя на телефон отвечать, засранец. Таким вот инквизиторским образом, – и Востриков, не успев прожевать, снова откусил.