– Чего-то не хватает, наверное, – сказал он.

– Точно. Не хватает. А почему тогда сидим?

Валентин подумал еще немного, затем решительно стрельнул окурком в сторону, поднялся и подошел к Жоре.

– Давай за работу. Выгребайте мусор из машины, тащите вон туда, – он махнул рукой в сторону вышки.

Шуба откинул брезент в сторону, вытянул за ноги Воронько, взвалил на плечи. Жора взялся за Чебура. Тело зацепилось за какой-то острый выступ на полу, словно не хотело, чтобы его куда-то тащили. Подошел Хлус, резко дернул за ногу. Раздался звук рвущейся ткани и еще чего-то рвущегося – кожи, наверное. Чебур вывалился из фургона на землю.

Хлус смотрел на Жорины наручники.

– Дай-ка сюда, – он достал из кармана плоскую металлическую фиговину, вроде отмычки. – Дай руки, говорю, не бойся.

Жора вытянул перед собой руки. Хлус просунул отмычку в прорезь замка, повертел из стороны в сторону, прислушался. Еще повертел. Внутри щелкнули пружины – одна и вторая.

– Совьет Юнион, армейские, – с уважением сказал Хлус, снимая наручники и пряча их в карман. – Жалко выбрасывать.

Кровь острыми болезненными толчками заполняла передавленные на запястьях вены.

«Почему выбрасывать?» – хотел спросить Жора, но тут Сарыгин закричал:

– Да вы будете там шевелиться, в конце концов?

Жора кое-как взвалил на плечо Чебура, все более напоминающего тяжелую деревянную статую. Пошли. Дорогу показывал Валентин, за ним шел Шуба, потом – Жора. Хлус и Сарыгин шли позади. Клим остался в машине. Под ногами хрустела каменная крошка, в лицо дул серый прохладный ветер, пахло солью и болотом. С натужным скрипом повернулось колесо на верхушке подъемника. Повернулось и встало. «Почему выбрасывать?» – снова подумал Жора.

– Вот елки… А все-таки он, гад, не спрыгнул, – послышался сзади негромкий голос Са-рыгина. – На крышу ушел.

– Кто? – спросил Хлус.

– Мент. Хадуров или как его там. Хитрый, как росомаха. В раме обломанное лезвие торчало, помнишь? Я не понял сперва – зачем. И вот дошло наконец, здрасьте… Он приоткрыл окно и застопорил, чтобы ногой опереться, когда на крышу залезать будет. Так что пока мы там икру в вагоне метали, он сидел, сукин сын, прямо над нашими головами.

– Может, свалился, пока лез, – предположил Хлус.

– Такой свалится, если только ему пулю в живот всадить, – ответил Сарыгин. – Проморгали мы мусорину, короче.

– Зато товар у нас.

– Лойд все равно спросит: что да как? Да почему?

– Нужен Лойду этот милиционерик, как кошке эпилятор.

– Он не любит, когда грязь оставляют. И я тоже не люблю, Хлус.

– Той грязи-то…

Сарыгин сказал еще что-то, Жора не услышал, потому что Валентин отвалил в сторону дверь, ведущую в главное здание. Где-то внутри загремело стекло и железо, послышался удаляющийся собачий лай.

– Прошлый раз собак не было, – сказал Валентин, подпирая дверь кирпичом.

– А ты хотел… Тут скоро крокодилы заведутся, – ответил ему Сарыгин. – Сигарету выбрось, а то ахнет ненароком.

Валентин растер окурок о кирпичную стену.

– Может, мне и каску на голову обуть? Внутри было темно. Кто-то включил фонарь.

Яркий желтый конус света зашарил по полу и стенам, вырывая из темноты язвы на отсыревшей штукатурке, лужи на каменном полу, сваленные в кучи бумагу и тряпье. Где-то далеко б ликовали круглые крысиные или собачьи глаза. Здорово воняло прокисшим.

– Идти тихо, ровно, никому не дергаться. Слышите? Если что – задницу отстрелю и оставлю здесь подыхать.

Жора понял, что обращаются к нему и Шубе.

Они шли по длинному коридору, звук каждого шага по два-три раза рикошетил от стен, возвращаясь с каким-то неузнаваемым диким присвистом. Жора различал перед собой перегнутое надвое тело сержанта Воронько, раскачивающееся на плече у Шубы. Голова сержанта болталась внизу, волосы на затылке были мокрыми и блестели. Из воротника выглядывала перекрученная цепочка.

– Я слышал, лет через сорок соль должна выйти здесь наружу, – негромко проговорил Хлус. – Такая глыбина. Красно-белая гора.

На какую-то секунду свет исчез: Валентин с фонарем свернул направо. Все потянулись за ним.

– …И вся дрянь, что валяется сейчас в шахте, окажется внутри горы, как эти мухи, которых находят в каменной смоле.

– Если хочешь, Хлус, мы тебя там похороним, – донесся спереди голос Валентина. – Ты будешь хорошо смотреться, обещаю.

– Как муха в окаменевшем дерьме, – добавил сзади Сарыгин.

Коридор, в который они свернули, оказался пошире. Зато воняло здесь куда хуже. Свет фонаря наткнулся на сетку в конце коридора и рассыпался, как вареный желток, перетертый через шинковку. Десяток-другой шагов – и они у лифтового колодца.

– Стоять. Там главный ствол, – Валентин распахнул сетчатую дверь и сплюнул куда-то в темноту. – Полтора километра сплошного оргазма.

Никакого лифта за сеткой не было. Пустая шахта – вверху и внизу. Капли воды, падающие откуда-то с высоты; ребристые арматурные прутья, торчащие из бетона, как волосы в носу.

– Ты, длинный, – Сарыгин показал на Шубу. Свет фонаря хлестнул по разбитой морде, остановился. Шуба зажмурился. – Шагай вперед, длинный. У тебя получится.

– Чего? – тихо вякнул Шуба, отступая.

– Чего, чего… Ты, вижу, собрался вечно таскать на себе этот мусор? Бросай в шахту.

Шуба нахмурил брови. Соображал. Рядом Хлус загремел чем-то железным. Жора увидел у него в руках длинный кусок швеллера с косо срезанным торцом.

– Может, торжественное прощание устроим? – произнес Хлус. И вдруг заорал во все горло: – Хочешь, длинный, а-а?!!

– Делай, что тебе говорят, парень, не запинайся, – сказал Сарыгин. – Бросай труп в яму. На раз – подходишь, на два – бросаешь. Проще пареной репы. Иначе этот рыжий придурок Хлус тебе ноги переломает, вот честное слово.

Шуба понял. Он поправил сползающего вниз Воронько и осторожно шагнул к шахте.

– Здесь скользко, – сказал Шуба.

– Это ты просто обоссался немного, – бросил Хлус.

Жора заметил, что Сарыгин успел взвести свой пистолет, а Валентин закрепил фонарь на «моссберге» – получилось что-то вроде оптического прицела или прибора ночного видения. Шуба сделал еще несколько маленьких шажков и застыл у края бетонной пропасти.

– А теперь бросай.

Шуба наклонился вперед, отпустил руки. Мертвый сержант Воронько медленно, словно нехотя, скользнул вниз с его плеча, ударился спиной о край шахты и, кувыркнувшись ногами вперед, провалился в темноту. Было слышно, как тело несколько раз чиркнуло о стальные прутья, торчащие из опалубки… и больше ничего. Ни звука. Только арматура вибрировала на какой-то еле различимой ухом частоте. Возможно, Воронько еще летел, перекручиваясь в воздухе; возможно, его просто разорвало на куски, и падать стало практически нечему.