Однако необходимый для нас теоретический выбор, как отмечалось во введении, затрудняется тем, что соответствующей нашим условиям концепции в готовом виде нигде не существует. Даже наиболее близкое к нашим условиям кейнсианское наследство не является таковым. Оно неоднозначно, что прежде всего относится к самому Кейнсу. В одной своей части, в макроэкономической теории, Кейнс выступил как подлинный революционер, отбросив неоклассические (по его терминологии доклассические) догматы о laissez faire и саморегулировании, закон Сэя или трактовку заработной платы как предельного продукта труда. Вместо них он выдвинул новые и доказал необходимость полной занятости и стимулирования совокупного спроса.

Об этом свидетельствует то, с какой определенностью Кейнс восстановил взгляд классической (по его терминологии доклассической) политической экономии на труд и производство (Кейнс, 1993, с.389). Важно заметить утверждение Кейнса, что «все производится трудом», в то время как технология и природные ресурсы рассматриваются им как необходимые предпосылки производства. Можно считать, что Кейнс следует известному афоризму В. Петти и А. Смита, на котором базируется классическая политическая экономия, что труд – отец богатства, а земля – его мать. Но это не совсем так. Кейнс – и этому не лучшему примеру следуют и посткейнсианцы – обрывает логику классиков, так как не признает разработанную на основе решающей роли труда теорию стоимости. Более того, он видел грех Рикардо в том, что теорией трудовой стоимости он придал политической экономии ложное направление развития. Вследствие игнорирования трудовой стоимости у Кейнса и кейнсианцев цена оказывается без этой своей реальной основы. Но тогда, как ни крутись, цену нельзя объяснять иначе как субъективную категорию, как это делает теория предельной полезности, против которой выступает посткейнсианство.

Из сказанного должно быть видно, что наследие Кейнса неоднозначно. Совершив революцию в одной области, Кейнс оставался во власти неоклассических представлений в другой. Его трактовка не только цены, но и денег сильно отдает духом неоклассической теории. Приведя слова Н. Кальдора, что «подлинным автором так называемого неоклассического синтеза является не Пол Самуэльсон, а сам Кейнс», Лавуа заключает: «У Кейнса были достаточные стратегические причины представить свой анализ так, как он это сделал. Но эти причины больше не действуют. В этом смысле понятие «посткейнсианство» не вполне подходит, но это уже дань традиции» (Lavoie, 1992, p. 3-4).

Такая противоречивость кейнсианской теории – ее революционный характер, с одной стороны, и консервативность – с другой – дала основания для ее пересмотра в духе неоклассического синтеза. Эта противоречивость сыграла свою роль. Правое крыло его последователей, представленное Хиксом, Харродом, Самуэльсоном, Модельяни и другими, имело определенные основания для включения по крайней мере части кейнсианства в неоклассическую теорию под названием неоклассического синтеза. Включив в свой состав подходящие ему компоненты теории Кейнса, а с другой стороны, осуществив тотальную математизацию своих постулатов, неоклассическая ортодоксия придала своей теории подобие точной науки. Это потребовало широкого использования множества искусственных ограничений и допущений, что привело к подмене экономического анализа математической виртуальностью. В результате, как отмечалось выше, произошел переход к нереалистичному изображению экономики. Но для неоклассической теории в этом был смысл. Облеченная в математику теория рыночного саморегулирования приобрела видимость математически доказанной теоремы.

Однако, как отмечалось выше, в кейнсианской литературе доказано, что саморегулирующего рынка в его вальрасовском смысле, обеспечивающего равновесие рынка во всех его сферах, в реальности не существует (Eatwell and Milgate, 1983, Eatwell, 1998). Но эта идея имеет для мэйнстрима такую идеологическую ценность, от которой он отказаться не может. Поэтому, несмотря на кейнсианское опровержение, идея стремления капиталистической экономики к равновесию и эффективному саморегулированию не мытьем, так катаньем получила в неоклассической теории статус аксиомы. Так, Самуэльсон разъясняет этот вопрос следующим образом:

«Каждый получает деньги за то, что продает, и использует их, чтобы купить, что желает. Если требуется больше какого-либо товара, например ботинок, то появится поток заказов на них. Это вызовет рост цен на ботинки, и их будет произведено больше. Подобным же образом, если какого-либо товара, например чая, доступно больше, чем люди его хотят, то его цена упадет в результате конкуренции. При более низкой цене люди будут пить больше чая, а производитель снизит выпуск. Тем самым равновесие предложения и спроса будет восстановлено. То, что верно для рынка потребительских благ, справедливо и для рынка факторов производства, таких, как труд, земля и капитальные блага» (Samuelson, 1955, p. 39).

Если все так просто и саморегулирование экономики происходит так, что тишь, гладь да божья благодать, то откуда кризисы и массовые банкротства фирм, банков и фондов, рост безработицы и другие бедствия, которыми они сопровождаются? Если бы факторы всегда были в равновесии, то ничего подобного не могло бы произойти. Но в том-то и дело, что погоня за прибылью разрушает равновесие, которое устанавливается на фазе подъема, и лишь на время. Вопиющим нарушением этого равновесия в наше время стал отрыв реального сектора от финансового как арены спекуляции ценными бумагами и валютными курсами (финансализация), независимо от того, что происходит в сфере реального производства.

Основным продуктом финансовых спекуляций в наши дни стали т. н. «финансовые пузыри», когда стоимость ценных бумаг раздувается до невероятных размеров, создавая видимость наличия крупных капиталов, которых в действительности нет. Примером подобных процессов стали деривативы, т. е. такие производные финансовых документов, которые возникают в результате того, что одна и та же реальная ценность, например дом, закладывается и перезакладывается много раз. В результате одна и та же ценность раздувается до такого «пузыря», который потом при соприкосновении с реальностью прокалывается и исчезает.

Большое распространение такие «пузыри», как известно, получили в США в связи с ростом рынка кредитов под залог недвижимости. Обязательства должников выплачивать кредиты использовались как залоговое обеспечение для выпуска новых долговых обязательств. Они, в свою очередь, могли использоваться как залог для новых кредитов. Все казалось в порядке, пока стоимость недвижимости устойчиво росла. Однако когда в конце 2007 г. завышенные цены на этом рынке начали падать, а должники в массовом порядке оказались неплатежеспособны, то залог под выданные кредиты стал стремительно обесцениваться, ведя к обесценению всей цепочки производных финансовых документов (деривативов). Падение стоимости активов банков и других финансовых институтов вызвал кризис всей финансовой системы и спровоцировал спад американской и мировой экономики.

Выходит, что предоставленная сама себе экономика капитализма никакого равновесия и саморегулирования не достигает, а, наоборот, впадает в глубокую диспропорциональность, результатом которой становится кризис со всеми его последствиями. Тем не менее, не только неоклассическая теория в маршаллианском варианте, но и с подключением кейнсианства, т. е. в варианте неоклассического синтеза, не говоря о монетаризме, не дает адекватного представления о капиталистической реальности.