А потом протягивает руку. И Орион пожимает её. Это рукопожатие длится долгие секунды.

– Мы можем подняться на борт вашего корабля? – спрашивает отец. – Не хочу, чтобы моя семья разделялась.

– Конечно, – отвечает Орион. – Это меньшее, что я могу для вас сделать.

По-прежнему не в силах говорить, я обнимаю отца и прячу голову у него на груди. Как в детстве, он нежно ерошит мне волосы. Кошмар закончился.

Мы поднимаемся на борт шаттла. Зак очень возбуждён и повсюду суёт свой нос. Но, кажется, он рад, что мы возвращаемся в Зону Затопления. Родители устраиваются в удобных креслах рядом с братом. Отец всё время держит маму за руку. Мои же руки продолжают дрожать, хоть я и пытаюсь это контролировать. Слишком уж сильно бьёт по нервам этот переход из статуса приговорённых к смерти обратно – к свободным людям. Очень радостно, но трудно переварить. Я чувствую, как уровень адреналина в крови постепенно падает и мной овладевает блаженная апатия. Я тоже падаю в кресло рядом с Флинном.

Он подробно рассказывает обо всех препятствиях, которые они преодолели, чтобы не дать нам погибнуть. Понемногу до меня доходит, что наше спасение равносильно чуду. Я то и дело бросаю взгляды в иллюминатор – не могу удержаться. Орион остался снаружи, желая лично удостовериться, что всем нашим товарищам по несчастью хватит места на кораблях.

Проходит довольно много времени, прежде чем он сам наконец поднимается на борт.

– Отлично, все люди разместились в шаттлах, – говорит Орион, и автоматическая дверь у него за спиной плавно закрывается.

В ту же секунду он опускает голову и падает на колени. Я вскакиваю и бросаюсь к нему.

– Орион, ты в порядке?

Он поднимает на меня глаза – и я сразу понимаю, что нет. Маска уверенности и силы, которую он надел, чтобы выстоять перед толпой несостоявшихся колонистов, слетела, едва за ним захлопнулась дверь шаттла.

Я закусываю губу, проклиная себя за глупый вопрос. Как он может быть в порядке?

– Их взгляды, Исис… Мне кажется, я больше никогда не смогу этого выдержать…

Я мягко обнимаю его.

– Они смотрели на меня с такой ненавистью… Будто я тоже чудовище…

Мне хочется найти какие-нибудь ободряющие слова, но ни одно не подходит. Реакция людей хоть и жестока, но абсолютно понятна.

– Мне жаль, – произношу я наконец.

Устанавливается гнетущая тишина. Мы довольно долго сидим, прижавшись друг к другу. Потом Орион тихонько высвобождается из моих рук. На экране телевизора, транслирующего новостной канал, появляется Артур Паркер – крупным планом, в наручниках.

Лицо Ориона залито слезами.

– Отец… – шепчет он. – Убийца. Но всё-таки мой отец.

– Я знаю. То, что ты сделал, требовало огромного мужества. А сколько его ещё потребуется в дальнейшем…

– Я не выдержу всего этого… Что бы я ни сделал, что бы ни сказал, я всегда останусь сыном Артура Паркера – человека, убившего миллионы невинных.

– Да, этого не изменишь, Орион. Но ты можешь использовать деньги твоего отца, чтобы помогать людям…

– Это выше моих сил, Исис… Я не справлюсь…

– Тогда сделаем это вместе.

Кажется, мои слова его трогают. Он прижимает меня к себе. Сейчас поцелует. Приоткрываю губы – и больше не сдерживаюсь. Он пахнет так приятно… Я покрываюсь мурашками с головы до ног. Когда мои глаза открываются, я понимаю, что всё это мне не приснилось. Орион Паркер действительно только что меня поцеловал. На глазах у Флинна и моих родителей. Я краснею. Потом улыбаюсь.

– Что смешного? – спрашивает он.

– Не очень-то укромное местечко для первого поцелуя…

Флинну и родителям хватает деликатности никак не комментировать происходящее. Чего, конечно, нельзя требовать от шестилетнего Зака.

– Исис влюбилась! Исис влюбилась! – вопит он на весь шаттл.

Все начинают смеяться, и это помогает мне справиться со смущением.

Но всеобщее веселье прерывает звуковой сигнал.

Орион склоняется над пультом управления и, увидев, кто его вызывает, делает большие глаза.

– Это президент, – говорит он, обернувшись. – Он летит на аэробазу. И хочет, чтобы я принял участие в пресс-конференции.

– Сколько туда добираться? – спрашиваю я.

– Не знаю… Часа два… Может, меньше.

– Хорошо, значит, у нас есть два часа, чтобы решить, что ты скажешь миру…

– Что мы скажем миру… – поправляет Орион, и его глаза делаются почти умоляющими.

После некоторого колебания я улыбаюсь ему, как мне кажется, успокаивающе:

– Что мы скажем миру.

Орион вздыхает с невыразимым облегчением. И вот мы – вместе с Флинном и моими родителями – начинаем перечислять всё, что нам кажется важным.

– Готова?

Я бросаю взгляд в иллюминатор. Сотни журналистов, вооружённых хай-тек-камерами! В небе кишмя кишат дроны информационных каналов – удивительно, как они не врезаются друг в друга. Все эти люди напоминают мне стаю голодных волков, готовых броситься на нас и растерзать. Посреди столпотворения, на небольшой сцене, освещённой прожекторами, стоит, поджидая нас, президент США. Прямой, как цифра 1, с суровым лицом.

– Ты уверена…

Я не даю Ориону закончить.

– Абсолютно.

Никогда ещё я не врала так убедительно. Разумеется, я не готова. Как можно быть готовой выйти к этой армии Неприкосновенных, да ещё и перед камерами всего мира? Но Орион нуждается во мне. Теперь мой черёд ему помогать. Я делаю глубокий вдох и позволяю ему вывести меня из шаттла. Мы спускаемся по трапу, держась за руки. Вспышки следуют одна за другой. По стае пробегает шепоток… Мы поднимаемся на сцену и встаём рядом с президентом.

Вокруг – волнуется море журналистов. Вдалеке, за ограждениями, тысячи людей смотрят на гигантский экран, куда транслируется всё происходящее на сцене. Впервые вижу себя крупным планом. Странное чувство. Я отвожу взгляд. Пресс-конференция начинается.

Известная журналистка, чьё имя я не помню, открывает боевые действия:

– Господин президент, можете ли вы подтвердить ужасные слухи, касающиеся Новой Земли?

– Это не слухи, Магдалена. Речь идёт о пятистах миллионах погибших. О самом масштабном геноциде в истории человечества. Ни один колонист никогда не ступал на Новую Землю. Поэтому, прежде чем мы перейдём к другим вопросам, я предлагаю провести минуту молчания в память обо всех жертвах этой страшной трагедии.

Предложение президента не встречает возражений. Дальше следует момент непередаваемой силы и интенсивности. Многотысячная толпа не издаёт ни малейшего звука. Такое чувство, что мы стоим в центре циклона, где всегда царит такое же устрашающее безмолвие. Я жду, когда шторм наконец обрушится на нас. И вскоре это случается. Стая журналистов далека от насыщения. Первый вопрос, почти застенчивый, выстреливает в нас: