– Не спорьте!

– Я и не думал.

– Вы меня разочаровали, Ларч. Вас попросили о небольшой услуге, а вы упрямитесь, хотя Индия – не край света.

Мы так и стояли на улице. Дэвис отчитывал меня, как полковник лейтенанта, не давал вставить ни слова, и продавец газет, цветочник и официантка из паба, протиравшая витрину, то и дело бросали на меня косые взгляды.

– Признайтесь, вы чем-то недовольны? Я же прибавил вам жалованье!

– Дело не в…

– Я считал вас другом, почти сыном, приглашал в свой дом, а вы меня предаете.

– Мой генерал! Уверяю вас, я…

– Вопрос нужно урегулировать, и быстро, до Рождества.

– На следующей неделе? Я не могу.

– Почему, скажите не милость?

– Везу дочку кататься на лыжах.

Патрон одарил меня недобрым взглядом, но его гнев не шел ни в какое сравнение с обидой Салли и злостью Хелен в случае отмены каникул в Морзине[83], так что я не колебался:

– В субботу мы с дочерью отправляемся на неделю во Францию. Обещаю подумать. Окончательный ответ дам сразу после возвращения.

– Спасибо, старина.

– Не обольщайтесь.

* * *

Это были чудесные семь дней, мы развлекались на полную катушку. Я заранее решил, что буду делать все, что захочет Салли, и поставил единственное условие: игровая приставка останется в Лондоне. За это она будет допоздна валяться в кровати, не чистить зубы, ложиться, когда захочет сама, и покупать все, что душе угодно. Пирожное так пирожное, даже за десять минут до обеда. Еще одно? На здоровье, пропустим обед! Салли пожелала сережки со стразами (они чертовски ей шли!), красный лыжный комбинезон в желтую полоску, флуоресцентные анисово-зеленые кеды – и все получила.

Непосредственно на лыжах мы провели не больше десяти минут: снега выпало мало, в очереди на фуникулер приходилось стоять долго, а нам это не нравилось. Зато мы оба обожали кататься на санках. Салли была бесстрашной девочкой: я вез ее на самый верх горы, садился сзади, и мы начинали стремительный спуск. Каждый день мы наслаждались ездой в коляске, и кучер доверял Салли вожжи, а потом заходили в книжный магазин, где был отдел книг на английском языке, и моя дочь набирала кучу комиксов и журналов для девочек.

Рождественская ночь прошла волшебно: мы были на полуночной мессе и насладились тринадцатью десертами[84]. Салли недоумевала: «А почему мы не католики?» – не понимала, почему она не учит Закон Божий, и спрашивала, как можно перейти в другую веру. Я ушел из-под «обстрела», сказав, что такой серьезный вопрос ей лучше обсудить с матерью.

Салли подружилась с Патриком – в его блинной мы каждый день обедали, он объяснил, что выпечка блинов – настоящее искусство, и показал, как наливать тесто на сковородку и правильно переворачивать кружевное чудо деревянной лопаткой. Салли была в восторге – она нашла свое призвание! Вечером, когда позвонила Хелен, дочка сообщила ей о своем решении, и та пообещала стать ее постоянной клиенткой. В довершение всех удовольствий Патрик клялся, что поделится тайным рецептом своей матери, родившейся в бретонском захолустье.

Салли обожала предаваться безделью, и мы часто подолгу загорали на лоджии нашего корпуса, стоявшего на южном склоне горы. Больше всего ей нравилось дойти до середины подвесного моста через реку Дранс и начать подпрыгивать. Мы выбрали солнечный день и прогулялись до Чертова моста над ущельем, где река сливается с небом. Салли бесстрашно ступила на металлические брусья, перекинутые через пропасть, и я решил, что следующим летом возьму ее с собой на виа феррата – конечно, если Хелен согласится. Салли заставила меня поклясться, что мы вернемся в горы, когда ей исполнится восемь лет: «Обещаю, папочка, я буду кататься на лыжах, правда-правда!»

Я почти не думал о Дэвисе с Рейнером, твердо решив отказаться от поручения, наплевав на последствия. За два дня до отъезда Салли захотела купить свежие журналы, и мы отправились в Дом прессы. Пока она выбирала, я рассеянно разглядывал обложки глянцевой макулатуры. Одно из изданий опубликовало список самых богатых жителей Земли, и я понял, что к неприятностям Рейнера добавилась новая драма: какой-то парень двадцати шести лет от роду отодвинул его на двенадцатое место, разместив на бирже акции своего интернет-сайта. Впрочем, состояние Рейнера увеличилось на 2,2 миллиарда долларов за счет повышения курса акций его компании. Вечером я позвонил Дэвису, сказал, что хорошо все обдумал, и отказался, не дав ему времени на возражения. Нет – значит нет.

* * *

На следующий после возвращения день я захандрил, так сильно мне не хватало Салли, решил было позвонить, но передумал из-за позднего часа. Началась подготовка к новогоднему походу для служащих «Bar-clays», я собирался в Шотландию – нужно было уточнить последние детали горного велопробега, чтобы избежать слишком покатых склонов и каменистых дорог и организовать комфортабельные условия для трех ночевок. Я гадал, как сложатся дальнейшие отношения с Дэвисом, и предчувствия у меня были дурные.

Я прокладывал маршрут по берегу моря от Эдинбурга до Стерлинга, время близилось к полуночи, и тут в дверь неожиданно позвонили. Никто не приходил ко мне запросто, без предупреждения, я подумал, это кто-то из соседей, и решил открыть.

На площадке стоял Малкольм Рейнер. Он опирался рукой о стену, пытаясь отдышаться, и выглядел изможденным – синяки под глазами, недельная щетина.

– Не обнаружил лифта, – хриплым протяжным голосом пояснил он.

Я отодвинулся, он вошел, снял пальто, бросил его на диван и тяжело опустился на стул.

– Можете дать мне воды?

Я подал ему стакан, он вынул из кармана пиджака серебристую коробочку, достал зеленую таблетку, проглотил ее и выпил все до капли.

– Я не вовремя? Вы заняты?

– Готовлю план похода по Шотландии, который начнется шестого января.

– Дэвис очень доволен вашей работой.

– У ассоциации есть серьезные проекты, нам придется нанимать временных сотрудников.

– Гадаете, зачем я к вам заявился?

Я кивнул.

– Вы не передумали?

– Нет.

– Сядьте, мистер Ларч, не маячьте перед глазами.

Это прозвучало по-дружески, и я занял место по другую сторону стола. Рейнер улыбнулся, бросил взгляд на разложенную карту и сделал два глубоких вдоха.

– Я устал, мистер Ларч, не просто устал – выбился из сил, у меня пропала мотивация. Раньше в подобной ситуации мне стоило подумать о работе, и становилось легче, но сегодня все, что сорок лет составляло суть моей жизни, растворилось, как иллюзия. Я не шевельну пальцем, даже если рухнут все биржи мира, думаю, став бедным, я сброшу с плеч неподъемный груз. Будь я один, ушел бы в монастырь – есть подходящий в Умбрии. Вы – первый, кому я доверяю эту тайну. Увы, мне предстоят еще две или три схватки, в том числе за Алекса. Вы попали в точку, мистер Ларч: я давно не называл сына по имени, он превратился в функцию «преемник», перестал быть Алексом, улыбчивым, любящим жизнь мальчиком. Алекс – человеческое существо, разрушенное моими стараниями, я отодвинул сына со своего пути, превратив в наследника. Я много думал после нашей встречи. Ваш отказ разозлил меня, не скрою, но потом я понял, что был не прав: этот щелчок по носу имел спасительно-отрезвляющий эффект. Никто никогда не говорит со мной откровенно, не осмеливается противоречить. Я ошибся во всем, променял сына на банк, деньги, картины, книги и недвижимость. Алекс не захотел становиться богатейшим гражданином нашей прекрасной страны, а я не мог в это поверить. Представляете, каково это – в моем возрасте осознать, что ошибся направлением? Я выбрал неверный путь, а тех, кто не последовал за мной, прогнал, осыпав тысячей упреков. Я создал пустоту вокруг себя, обратил в бегство самого близкого мне человека… У вас есть выпивка покрепче?