– Я не употребляю алкоголь, так что в холодильнике только апельсиновый сок. Подождите…

Я позвонил в дверь квартиры моего приятеля Клайва, с которым мы всегда вместе смотрели турнир Шести наций. Он веб-мастер сайта онлайн-путешествий и иногда одалживает у меня молоко, сахар и прочее по хозяйству – это удобнее, чем спускаться вниз, в магазин. Минуты через три он спросил сонным голосом: «Ну что там еще?» – и открыл, не дождавшись ответа. Клайв был в пижаме, босой, со всклокоченными волосами.

– Извини, что разбудил, друг. У меня незваный гость, нужно его угостить, а мне нечем.

– Ясно… Какая она? Я ее знаю?

– Одолжишь какую-нибудь выпивку?

– Возьми сам, ты знаешь, где что стоит.

Я достал из мини-бара под телевизором три бутылки и сказал:

– Я компенсирую…

– У меня есть немного травки, хочешь?

– Спасибо, Клайв, не тот случай.

Я вернулся к себе, поставил добычу на стол, и Рейнер мгновенно ее оценил.

– Я пришлю вам и вашему другу хорошие напитки.

– Не утруждайтесь, не стоит. Что будете пить?

– У вас есть лед?

– Представьте себе, да.

– Тогда я выпью водки с апельсиновым соком и льдом.

Я «оформил заказ», налил себе апельсинового сока, но тут Рейнер возмутился:

– Вы же не захотите, чтобы я пил один?

Чтобы не спорить, я плеснул в свой стакан немного водки.

– Как же хорошо! – крякнул он, выпив залпом. – Мой голос не кажется вам странным?

– Ну…

– Голос у меня теперь ненормально низкий и протяжный, хотя вы не знали меня прежде и не можете сравнивать. Друзья и коллеги делают вид, что ничего не изменилось, но я осознаю, что обратный отсчет начался. Полгода назад мне пересадили трахею, это стало возможно благодаря технологической революции в медицине, врачи утверждают, что процесс выздоровления запущен, но я сомневаюсь и хочу использовать оставшееся время, чтобы сделать то, чего не делал раньше. Мне необходимо снова увидеть Алекса не по финансовым соображениям и не для того, чтобы передать ему бразды правления империей – мальчик плевать на нее хотел, и он прав. Будь я здоров, сам отправился бы за ним, как подобает хорошему отцу, но сил почти не осталось. Я хочу обнять сына и помириться с ним. Я всегда считал его жалким типом с амбициями актера-неудачника, дурацкими идеями, нелепыми мечтами о музыке, о живописи и теперь понимаю, как он страдал из-за моего презрения. Надеюсь, еще не поздно, он протянет мне руку, мы поживем вместе и поговорим, как отец с сыном. В разрыве виноват только я, мои гордыня и глупость, и мне нужно залечить сердечные раны, пока еще есть время.

Меня «сделали». Рейнер меня переиграл. Несчастный, отчаявшийся отец молил о помощи и был очень убедителен. Я никогда не узнаю, ломал ли он комедию, пытаясь мной манипулировать, но в одном уверен на сто процентов: этот человек говорил со мной как с другом. Меня тронули его тоскливый взгляд и тревога за сына, сквозившая в каждом слове, и я забыл о его бессмысленном богатстве и спеси аристократа. Впрочем, сейчас, когда я лечу в Дели рейсом ВА 143, все это уже не имеет никакого значения. Я не раз оказывал людям услуги, но нынешний случай не идет с ними ни в какое сравнение.

Я согласился, чтобы покончить наконец со старой историей, которая терзала меня всю жизнь. Когда-то давно я дал себе глупую клятву – никогда не возвращаться в Индию. Нужно было преодолеть детский страх, освободиться, доказать себе, что прошлое ничем мне не угрожает. Я чувствовал достаточно сил, чтобы сразиться со старыми демонами. Лучший способ проверить это – найти Алекса, вот почему я согласился на просьбу его отца. Мне нет дела до наследника банка Рейнера: привезу его домой – тем лучше, нет – значит нет, вернусь к прежней жизни.

Мои мысли сами собой перескочили на Салли. Никому не дано знать, какая судьба уготована его ребенку, оправдает он ожидание родителей или сбудутся их худшие страхи. Мне бы хотелось знать, что рядом есть человек, способный подставить плечо, если моя дочь – не дай бог! – однажды попадет в серьезный переплет. Буду честен: Малкольм Рейнер чудовищно богат и может купить весь мир, но… не спасение сына и не душевный покой, а я, незначительная личность, окажу ему услугу за просто так, ради собственного удовольствия, чтобы сделать его своим должником.

Рейнер собрался уходить в 3:20 утра. Мы почти прикончили третью бутылку, спать не хотелось, голова кружилась, и я предложил проводить его. Малкольм искренне обрадовался. Он не понимал, как можно жить в доме без лифта, это не укладывалось у него в голове. Я бубнил: «Зато квартплата низкая, а ходьба по лестнице заменяет гимнастику…» – но Малкольм, судя по выражению лица, искренне меня жалел.

Мы вышли под мелкий дождичек. Кремовый «роллс-ройс» стоял у подъезда. Рейнер решил размять ноги, шофер выскочил и раскрыл над ним зонт, но по знаку хозяина вернулся в машину. Мы пошли к Гайд-парку, автомобиль ехал следом, метрах в десяти, мотор работал совершенно бесшумно, так что я время от времени оглядывался проверить, тут он или отстал.

– Врач все время говорит, что я мало двигаюсь, – пожаловался Рейнер. – Вы ведь спортсмен, верно?

– В моем деле нужно быть очень крепким, иногда так выматываешься, что на ногах не стоишь, но в офисе я бы работать не смог. Давайте поговорим о вашем сыне.

– С чего же начать?.. В юности Алекс был очень спортивным, какой он теперь, я не знаю. В одиннадцать лет увлекся фигурным катанием, но это требовало полной отдачи, и мой сын повесил коньки на крючок. Потом был крикет – тут ему не хватило способностей. Теннисом Алекс занимался довольно долго, попал в классификацию, ему нравилось. Был год, когда я пригласил на обед Пита Сампраса[85], и они с Алексом обменялись ударами на корте. Я нанял профессионального тренера, мальчик участвовал в турнирах и один раз вышел в финал, но отдал заведомо выигрышный матч своему ровеснику, который был готов умереть за победу. Вскоре Алекс бросил теннис – без всяких объяснений. Еще он участвовал в летних регатах, входил в команду, но бросил и греблю. Вот таким он был: начинал и никогда не доводил дело до конца, жаждал успеха, но не хотел прилагать усилий. Мать Алекса умерла очень рано, и это нанесло ему ужасную душевную рану. Я был плохим отцом. Он годами созерцал свой пупок[86], искал, на что направить энергию, и обнаружил творческое призвание – стал видеоскульптором. Полагаю, вы и слова такого никогда не слышали… Алекс устраивал перформансы в странных местах – на бойнях, заброшенных заводах, в железнодорожных депо, десятки телеэкранов транслировали фильм, собранный «на живую нитку» из кадров множества других картин. Он даже продал два своих «творения». Я был искренне изумлен, узнав, что нашлись болваны, готовые задорого купить подобные инсталляции. Следом настал черед живописи. Не подумайте, ничего художественного: он рисовал на вывернутых наизнанку, плохо очищенных шкурах животных, которые жутко воняли. Выглядели его «шедевры» чудовищно, но французам нравилось, а четыре года назад Алекс сжег свои работы, и все закончилось как обычно.