Компании у Тамары бывали редко. Она по-прежнему работала уборщицей, только теперь в каком-то магазинчике. Собирала бутылки, пила в одиночестве дешевый самогон, а приходили к ней какие-то сомнительные знакомые только тогда, когда им некуда было податься. Валерка пару раз отказал визитерам с неумолимой настойчивостью, а однажды даже вызвал милицию и ходить к матери совсем перестали. За это она возненавидела его еще больше, но теперь он ее обидные слова и жестокие насмешки совершенно не воспринимал. Валерка устраивал свою жизнь, и у него была цель, ради которой он и терпел Тамару. Она же постепенно потеряла к нему интерес, сообразив наконец, что он ее просто игнорирует. А еще Тамара его побаивалась. Порой в Валеркиных глазах появлялось что-то такое, чего она пугалась, хотя не призналась бы в этом и самой себе.

Валерка поступил в кулинарное училище — это оказалось совсем просто, и начал методично заводить нужные знакомства и, как это тогда называлось, обрастать связями. С отцом они созванивались, и Николай Васильевич, сдерживая свое обещание, присылал сыну деньги.

Незадолго до Нового года, уже получив паспорт, Валерка пришел домой с пакетом продуктов и двумя бутылками водки. Выложил все это на кухонный стол, почистил и пожарил картошку, нарезал колбасу, сыр, хлеб.

Мать, стоя в дверях кухни, молча за ним наблюдала.

— Никак, гостей ждешь? — спросила она елейным голосом, не сводя алчного взгляда с запотевших бутылок.

— Нет, — отрезал Валерка, продолжая заниматься своими делами.

— Что же, — Тамара не собиралась от него отставать, — один пить собираешься?

— Почему же один? — откликнулся он. — С тобой.

Она обрадованно и облегченно вздохнула, тут же, осмелев, вошла на кухню, достала два небольших стаканчика, села за стол и потянула руку за бутылкой.

— Стой! — остановил ее Валерка, и ее рука беспомощно замерла. Он сел напротив, поставив сковородку с аппетитно пахнущей картошкой. — Ты помнишь, какой сегодня день?

— Какой? — тупо переспросила Тамара, переводя взгляд со своей руки на бутылку. Потом вздохнула, убрала руку и посмотрела на Валерку с явным неудовольствием.

— Ровно шесть лет назад ты меня прокляла. Сказала, что я ничего не добьюсь и из меня не выйдет толка. Помнишь?

Она беспомощно переводила взгляд с Валерки на бутылку. Наконец промямлила:

— Неужели?

— Ужели, — горько усмехнувшись, передразнил ее он.

— Послушай, сы… — Тамара поймала его грозный взгляд и осеклась. — Послушай, — повторила чуть погодя, — кто старое помянет, тому глаз вон… — попыталась она пошутить, но, поскольку Валерка никак не отреагировал, тяжело вздохнула и заговорила просяще: — Давай сначала выпьем, а потом поговорим. А то после вчерашнего…

— Нет, — отрезал он. — Нет, сначала поговорим, а потом уж выпьем. И то, если ты… — он выдержал паузу, — будешь паинькой.

Она часто заморгала, осклабилась.

— Конечно, буду. Буду паинькой-препаинькой, — согласилась для видимости, соображая, что иначе выпивки ей не видать.

— Отлично, — снова усмехнулся Валерка. — Значит, так. Я нашел людей, которые согласились разменять нашу двухкомнатную квартиру на две однокомнатные. В разных районах. Конечно, придется доплачивать, но это уже не твоя проблема, — добавил он, наблюдая за тем, как меняется выражение ее лица. — В общем, дело за небольшим — за твоим согласием.

С минуту она как-то ошалело смотрела на Валерку, но потом махнула рукой и кивнула:

— Я согласна. Теперь мы можем выпить? — и вновь ее взгляд вернулся к бутылке.

— Сначала ты подпишешь бумаги, — возразил он.

— Как это? — беспокойно заерзав, проговорила Тамара. — Это ж надо куда-то идти… Свидетели, что ли, нужны; Этот, как его, нотариус… — и ее голодный взгляд стал недоверчивым.

— Никуда идти не надо, — заверил Валерка. — Ни о чем не переживай. Это вообще не твоя забота.

— Ну, если так… — Она вздохнула. — Давай сюда твои бумаги, я все тебе подпишу!

Валерка положил подготовленные бумаги перед ней, протянул ручку, показал, где нужно поставить подпись. Она нервно и размашисто расписалась и тут же схватила бутылку. Валерка не спеша собрал документы.

— Ну, — с воодушевлением предложила тост Тамара, наполнив рюмки, — за удачную, как это… сделку? — на секунду она напомнила Валерке ту, прежнюю Тамару, симпатичную и молодую, еще не пьющую, но он моргнул и иллюзия рассеялась.

— Нет, — покачал он головой, — я с тобой пить не буду.

— Ну как хочешь! — беззлобно ответила она и выпила одна.

Валерка сидел напротив и смотрел, как она, жадно чавкая, словно большой пес, ела, как пила, бережно наливая водку в рюмку, явно опасаясь пролить хоть каплю. Он смотрел и думал: как же это так случилось, что из Тамары Назаровой — смеющейся, жизнерадостной заводской активистки получилось вот это, чему и название-то подобрать сложно? И что-то изменилось в его душе — исчезнувшие ненависть и остатки любви уступили место двум другим неразлучным подругам — жалости и презрению.

Они разменялись через месяц. Валерка, обустроившись в своей квартире, приходил к Тамаре примерно раз в неделю, наблюдая за тем, как она окончательно деградирует. Кроме выпивки, ничто больше ее не интересовало. Он приносил ей продукты, делал уборку, во время которой Тамара или недовольно ворчала на него, или, что случалось не так уж редко, просто спала, уже набравшись. Валерка даже пытался уговорить ее полечиться, но она так яростно возмутилась его предложением, так убедительно заявила, что в любой момент может бросить пить сама, поскольку это просто ее маленькая прихоть, а вовсе не болезнь, что он безнадежно махнул рукой. Лечить Тамару было явно поздновато. «Каждому свое, — думал он, наблюдая за ней. — Но она сама выбрала такой путь и теперь для нее вряд ли существует обратная дорога».

Когда мать умерла, в его душе шевельнулось какое-то почти забытое чувство, настолько слабое, что он и сам не понял, что это такое. Валерка приехал к ней, просидел около трупа всю ночь, выпив в одиночку бутылку водки и задавая мертвому телу только один вопрос: «Почему ты не любила меня, мама?» Ответа он, конечно, не получил. Может быть, душе Тамары, если она, конечно, присутствовала тогда рядом, это тоже было неведомо.

Валерка очнулся от воспоминаний. Одним махом осушил бутылку и со злостью метнул ее в угол. «К черту!» — выругался он и мрачно уставился на неубранный стол.

На пороге комнаты появилась тетя Стеша, материна соседка, аккуратненькая и хлопотливая бабулечка шестидесяти пяти лет. Она присела на кушетку, стоящую рядом с креслицем, в котором сидел Валерка, и погладила маленькой сухой ладонью его руку. И у Валерки неожиданно защемило сердце от этой простой, но такой душевной ласки.

— Значит, распрощался с дружками? — заботливо спросила тетя Стеша.

— Давно уже, — ответил он.