обняла себя тлеющими руками и, перевернувшись на другой бок, притянула колени к груди.

Он видел, как из уголка её рта стекала тоненькая струйка крови – так сильно анафема кусала губы. Так сильно пыталась выглядеть стойкой. Так сильно было её желание доказать, что какой бы агонией не была её боль, она способна вынести её достойно. О каких же глупостях она думала…

А он думал о том, почему всё ещё ничего не делает. Почему всё ещё стоит на месте и просто смотрит, когда должен «потушить» её тело и уже завтра благодаря этому найти тот Осколок, который отправил его на перерождение.

«Давай же, – вместо этого он давал ей шанс, – докажи что ты нечто большее, чем просто кусок прокажённой души. Покажи силу своей мысли. Сделай это! Справься с проклятием!»

Она чувствовала его взгляд на себе, чувствовала, как палач Лимба прожигает ещё одну дыру в её голове одним своим дьявольским взглядом. Он не спешит… сукин сын. Наслаждается зрелищем, упивается слабостью жалкого существа, не заслуживающего права на жизнь. О, да, Рэйвен кайфует наблюдая за пытками её тела, выжидает, когда проклятие дойдёт до последней стадии и лишь потом соизволит его «потушить».

«Не можешь… – странное разочарование испытывал палач, наблюдая за мучениями анафемы. – Так я и думал: такая же, как и все».

В его груди что-то громко заухало, когда прокажённая открыла глаза и встретилась взглядом полным омерзения с глазами Рэйвена. Наверное, это было сердце. У палача Лимба есть сердце?..

О, нет, эта анафема не молила о помощи, не ждала избавления и уж точно не рассчитывала на сочувствие Рэйвена. Всё, чего она хотела – видеть его глаза, когда её тело окончательно превратится в пепел. Видеть его жестокую улыбку, когда он в последнюю секунду решит предотвратить её перерождение. Потому что ему это необходимо. Потому что он – палач Лимба, а она – его жертва.

«Не можешь… – мысленно повторил Рэйвен, приказывая этому жалкому куску мяса в груди прекратить колотить по ребрам, а сухому комку в горле убираться в пекло. – Она не может. Не может справиться с проклятием. Жалкая… жалкая анафема».

«Да будет дождь», – подумал Рэйвен, без единого желания спасая сектор торговцев душами от объятий пламени, но с удивительным, не свойственным ему облегчением избавляя прокажённую душу от мучений.

«Как и ожидалось. Палач насладился представлением», – подумала Катари, раскинув руки в сторону и подставив лицо под тяжёлые струи дождя, позволяя небесной воде смыть с неё всю грязь проклятия.

«Слабая, глупая анафема»… – с раздражением думал Рэйвен.

«Гнусный, жестокий садист, – с презрением думала Катари. – ”Потушил” меня ради себя же, придурок».

«”Потушил” её ради неё же… придурок».

***

Косой ливень мощным напором сбивает с ног. Путаюсь в тяжёлых ногах, поскальзываюсь, падаю на колени, погружаю ладони в поток дождевой воды. Кривые дорожки небесной молнии на мгновение ослепляют, зажмуриваюсь, прячась от вспышки. Открываю глаза и вижу перед собой лицо Рэйвена озарённое тусклым мерцанием угасающего пламени, которому не дали вдоволь насытиться сектором торговцев душами –сила мысли палача Лимба запретила ему это делать, смыв гарь и копоть потоком дождевой воды.

Смыв гарь и копоть с моего тлеющего тела.

Смыв остатки гордости с моей чёрной души.

– Вставай, – смотрит требовательно. И впервые за маской цинизма и бескрайного самодовольства вижу отчаянный мрак в глубине его глаз, отпечатки жестокости прикрыты тяжким бременем и безысходностью роли, которой наградил его Лимб.

– Вставай! – тянет за локоть, заставляет выпрямить спину.

Чёрная бездна над головой озаряется серебристой вспышкой, раскаты грома ударяют в спину и шершавый песок вновь царапает нежную кожу ладоней.

– Вставай, я сказал!!!

Подчиняюсь, выпрямляю колени, обхватываю себя дрожащими руками и, виляя, бреду за укрытой мраком спиной палача. Где-то негромко рычит Лори. Не оглядываюсь, даже не пытаюсь. Дрожу. С ног до головы и так сильно, что вот-вот лопнет терпение, сдадут нервы, силы перегорят жалким фитильком, и я позволю себе упасть лицом в скользкое шершавое болото; пусть утянет меня на самое дно. На дно где не будет Рэйвена, его волчицы, его воли и его приказов.

Падаю. Песок царапает щёку, ногти до боли вгрызаются в землю, глаза сквозь узкие щёлочки смотрят на оставшийся позади город торговцев, ноги отказываются вести меня дальше.

Рывок. И я оказываюсь над землёй. Руки Рэйвена держат крепко, прижимая к широкой груди обмякшее тело прокажённой, в то время, когда мои руки безвольными хлыстами свисают вниз, а голова как маятник: туда-обратно, туда-обратно.

– Окно, – далёкий голос палача находит меня в бреду, и я слабо приоткрываю тяжёлые веки. – Закрой их, – холодные пальцы касаются нежной кожи, и мы переступает черту.

***

Щебетание птиц и шум прибоя ласкают слух. Неправильно, въедаясь в корочку мозга ложной надеждой, которая ласковым шепотом проносится по коже, подталкивая вытянуть руки и хорошенько потянуться, растянув на губах блаженную улыбку. Фальшивую, лживую, как и всё в Лимбе улыбку.

Сжимаю кисти в кулаки, облизываю пересушенные губы и чувствую на языке солоноватый привкус. Затёкшая спина требует немедленно разогнуть её, а тяжесть в ногах и боль в разбитых коленях обрушивает на голову события прошлой ночи.

Ох… мне всё это не причудилось.

Какая же я неудачница.

И моё тело слишком часто испытывает нагрузку; регенерация уже не знает, как с ней справляться.

Тяжело вздыхаю, в очередной раз, мирясь, что всё моё существование – дерьмо, и смотрю на голубое небо: чистое, без единого облака.

Со скрипом позвонков принимаю сидячее положение и на мгновение застываю, глядя на лазурную гладь океана и искрящиеся в ней золотом лучи солнца, на пенистые волны разбивающееся о берег, гладкую гальку, что стала для меня ночлегом на эту ночь, на разбитую лодку у причала, и на развивающиеся на ветру белоснежные волосы палача, что сидит у самой кромки воды и позволяется прибою накатывать на его обнажённые ступни.

Лори толкает меня в бок и даже не скалится – что удивительно. Волчица кажется довольной нашему новому месту отдыха и если бы вываленный из открытой пасти слюнявый язык мог бы сойти за улыбку, так бы это и назвала.

– Твоё имя, – негромкий голос Рэйвена высящийся над шумом океана заставляет вздрогнуть.

– Катари, – отвечаю скрипуче и игнорирую порыв прочистить горло.

– Змея, – Рэйвен приближается неспешными шагами, стряхивает в сторону купающиеся в солнечном свете локоны и опускается на край разбитой лодки.

От взгляда его внутри всё переворачивается. Ненависть к этому заблудшему тонет в миллионах вопросов, которые я хочу задать. Меня разрывает на две части от противоречий: разум и