– Угу. На гербе изображу два сплетенных кольца, а в качестве гимна возьму марш Мендельсона. Поздно, эту фразу уже сделали девизом очень многие люди в моем мире.

– Так то в твоем. Здесь-то не знают.

Мы еще какое-то время молча посидели у костра. Потом я лег на траву и вскоре уснул.

Я и утром не мог понять, почему маги отступились. Да, мы потеряли Рахли – смешного, гундосого старика Рахли. Рахли, который был могучим магом, но при этом очень неуверенным в себе человеком, иначе зачем было бы себя восхвалять и сочинять себе оды? Рахли, который готов был погибнуть за других, – что он и сделал, – но при этом совсем не умел уживаться с этими другими. И, прожив с ним месяц, я сполна уяснил – почему. Такой неудобный, такой необычный, такой, по сути, добрейший и смешной старикан Рахли, прощай. Прощай, наставник. Прощай, друг.

И наверное, герой голливудского боевика, топором пришивая оторванную ногу, посмотрел бы сердито в пространство и произнес так, чтобы у зрителей мороз пошел по костям: «Я отомщу!»

Я тоже так думал вчера. Но с наступлением утра, которое действительно оказалось мудренее, – мне стало понятно, что не справлюсь. Без помощи магов – нет. Даже с Шайной, с Кинсли, со всеми гортванцами, купидонами с яблочными луками… Нам не справиться без магов с Заморских холмов. Пытаться поймать Немо, когда он будет без щита? Вряд ли дождусь. А после вчерашнего – тем более. Брать штурмом замок? С кем? С влесли? Не смешно. А как маг я пока настолько слабее Второго Падшего, что и говорить не о чем.

Прилетели трухе с Шайной. Она была в разодранной куртке, с парой свежих шрамов. Копье было в крови аж до середины древка. Даже у грухса морда была перепачкана собственной, бирюзовой кровью. Но при этом морда эта светилась удовольствием – трухе вздыхал, похрюкивал и вообще походил на наигравшегося пса.

– Что думаешь делать? – спросила Шайна, соскакивая на землю.

– Не знаю. Без магов мы не справимся, – сказал я.

– Так что же, отступишься? – плюнул себе под ноги Кине ли.

– А я думаю, Волька прав, – сказала Шайна, вытирая кровь с морды грухса. Тот фыркал и возражал. – Если мы сами не хотим драться, кто нам поможет? Мне так вообще нет дела до Немо. В наложницы мне попасть не грозит – знает, что глотку перережу в постели. А заниматься любовью, окутавшись щитом, – она усмехнулась, – вряд ли даже Немо способен. В остальном мне плевать на него. – Шайна села на землю и с наслаждением стянула сапоги. – Жить он мне не мешает, деньги зарабатывать тоже.

– А Рахли? А другие? – Кинсли зло посмотрел на Шайну.

Она взглянула в ответ очень серьезно и ответила:

– Их жаль. Но все они мне не близкие друзья.

«Да, у тебя, пожалуй, кроме грухса, вообще с друзьями напряг», – подумал я.

– Зачем же тогда… вместе с нами? – спросил Кинсли.

– Зачем стала драться вместе с вами? Хотела помочь. И снова пойду, если понадоблюсь. Но сдохнуть за кого-то, кто будет отсиживаться в сторонке, как-то не хочется.

– Разумно, – кивнул я.

Кинсли ничего не сказал, но вздохнул и уселся рядом с Шайной.

– Может, вы и правы. В конце концов, на гортванцев Немо тоже не нападает.

– Ха, – усмехнулась девушка. – Вас еще найти надо.

Тут я не к месту вспомнил, как Рахли спас меня, когда нас с Кинсли камнями завалило. Помолчали.

– Пойдем к тебе, – сказал я Шайне. Мне жутко захотелось окунуться в горячую воду и смыть копоть, грязь и весь вчерашний день.

Дом Шайны я помнил прекрасно и легко всех туда перенес, включая грухса. Для удобства мы сели на его спину.

– Вижу, – сказала Шайна, набирая воду в котелок и устанавливая его над огнем, который я разжег магией, – Рахли многому тебя научил.

– Но недостаточно многому, чтобы одолеть проклятого Немо, – грустно сказал я. Жутко захотелось выпить.

«А что, если попробовать?» – подумал я. Не сразу, но смог наколдовать кружку водки. Получилась какая-то сивуха. Я, как и все диабетики, плохо знал вкус водки.

«Хорошо хоть, – подумал я, – в этом мире выпить могу без последствий».

Я протянул кружку Шайне. Та сделала глоток.

– Ого! – Девушку передернуло. – Вот это отрава. Что это, яд?

– Нет, – сказал я, протягивая кружку Кинсли, но тот помотал головой. Я сделал большой глоток. – Один из напитков моего мира.

– Слушай, – улыбнулась девушка, положив руку на грудь и, видимо, наслаждаясь разливающимся теплом, – а хорошая штуковина. Дай-ка…

– Так что будешь делать? – спросила Шайна, когда утром я с больной головой – то ли много выпил, то ли слишком плоха была водка – вышел к костру.

– Если не мешаю, – ответил я, – пока тут побуду. Есть у меня один план, как домой вернуться. Попробую воплотить.

Шайна не удивилась, не обрадовалась. Они тут вообще как-то без обязательств привыкли жить. Пока хорошо – вместе. Надоело – прости-прощай. Ни хитрой борьбы за успешного самца, ни попыток приставить его к совместному выращиванию потомства. Хотя успешным меня назвать трудно, но, думаю, дело не в этом. Просто Шайна привыкла жить одним днем.

– Оставайся, – сказала она. – Эта скала не моя, я ее просто нашла. Да и бываю здесь редко. А захочу одна побыть, найду другую скалу – лучше этой.

Вскочив на спину грухса, она растворилась в синих облаках.

– Позовешь, если понадоблюсь, – сказал Кинсли. – Оружие и причиндалы волшебные – в котомке. Хотя они теперь и без надобности, – грустно закончил он и зашагал прочь.

– Как я тебя найду? – крикнул я вдогонку.

– Просто крикни, и я вскоре приду, – ответил тот, не оборачиваясь.

«Ну да, – подумал я. – У них же тут везде уши. Трав-пты какие-то, прочая нечисть. Быстро донесут. Но на что он дуется-то? Обиделся, что я не ломанулся спасать их мир? Настолько верит в меня, что я и один справлюсь?»

Оставшись в одиночестве, я стал воплощать план возвращения домой.

Размышлял так: я теперь маг и могу создать почти все – «твою ж медь» и поехали. Надо только точно представить и захотеть. И пришла в голову мысль: а что, если я настойчиво начну представлять дверь в свой мир? Прямо так – дверью и представлю. Приоткрытой. А с той стороны – мою родную улицу. Ту самую, что вдоль нашей многоэтажки, ту, что видел миллион раз. И пустырь чуть поодаль. Представлю все это, скажу заклинание, и адье – воюйте тут с капитанами подводного плавания без меня. Насильно мил не будешь. А если думали, что я приду, запрыгну на коня белого, на скаку оторву голову вашему обидчику и снова сгину в неведомом – фиг вы угадали.

«Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!» – процитировал я из «Фауста» и, гордый от глубины своих познаний, углубился в ворожбу.