— Ну, Виктор Леонтьевич, будем работать. Будем исправляться.

Этот почтенный муж в другой ситуации мог и сам любого с дерьмом смешать. Причем делать это он любил со смаком, но сейчас косил под школьника, который разбил окно футбольным мячом. Увидели бы генерала в этот момент его подчиненные…

— Сегодня утром я говорил… сами знаете с кем. И мне четко сказали: или мы за неделю находим икону и раскрываем дело, или кое-кому придется искать другую работу. Например, на стройке вместо гастарбайтеров. Мы вас, Млахов, трудоустроим, вы не волнуйтесь.

— Будем работать, Виктор Леонтьевич, — повторял как мантру седовласый генерал.

— И прекратите вы эту феодальную раздробленность! Объедините усилия с прокуратурой, с ФСБ. Вот Савченко у нас тут сидит как воды в рот набравши.

— А я не…

— Ты, Савченко, работать должен, а не херней страдать. Завтра жду от тебя сводки по всем, кто у нас иконами занимается. Всех проверить, каждому в задницу залезть! И не надо мне здесь формализма!

Савченко встал и громко сказал:

— Есть!

— Поехали дальше, — продолжал хозяин кабинета. — Ты, Млахов, чтоб узнал, кто устроил эту херню на вокзале в Калининграде. Понял, да? А то будешь не Млаховым, а Плаховым. И Савченко пусть подключается тоже, а то один ты не справишься. Еще раз говорю: прекратите вашу мышиную возню: ну, менты там, чекисты… Мне результат нужен — и точка! Еще вопросы есть?

— Простите, Виктор Леонтьевич, а… — начал было директор Третьяковки.

— А ты просто сиди и помалкивай. И попробуй только снова в отпуск смотаться!

— Так а икона, которая у нас в экспозиции… Ну, подделка эта. Куда ее? Или пусть висит?

— Ну ты и дятел, хотя и ученый! — удивился Виктор Леонтьевич. — Конечно, пусть висит пока! Ты что, хочешь скандал на весь мир, да? И предупреждаю: если кто-то из вас хоть одним словом обмолвится, если вдруг хоть слово в прессу попадет… тогда вам лучше сразу кирпич на шею самим себе пришпандюрить — ив Москву-реку. Ясно, да? Никаких утечек информации! Это главное!

— Да, Виктор Леонтьевич, — подал голос сотрудник прокуратуры, — там ведь человек уже сидит по делу о краже иконы. Ну, этот паренек из Третьяковки. Андрей Глинский, если я не ошибаюсь. Как, отпустить его, может? Ведь понятно, что дело шито белыми нитками.

— Ну ты и дурак! — удивился хозяин кабинета. — Я же сказал, никаких утечек информации! Сидит — так пусть еще посидит немного, ничего страшного.

На этом совещание закончилось.

* * *

Артемин проснулся посреди ночи: адски хотелось пить.

Он с трудом добрался до холодильника в своем номере. Как назло, бутылка вина куда-то исчезла. Пропажа тут же обнаружилась прямо под ногами. Еще вчера вечером бутылка была полной и в холодильнике, а уже сейчас валялась на полу и пустой. Артемин совершенно не помнил, чем закончился вчерашний вечер. Судя по всему, ему со Шнелей все-таки удалось найти проституток. Иначе эта бабища не лежала бы сейчас у него в постели.

Рядом с бутылкой обнаружилось и резиновое изделие. Раскрытое, но неиспользованное. Это наводило на плохие мысли.

«Пора завязывать», — подумал Артемин, падая в кресло.

Прокол с самолетом обошелся Артемину очень дешево. Он всего-то пару часов провисел вверх ногами в ангаре того самого ранчо-аэродрома. Франциско оказался добрым и понимающим человеком, и в итоге их со Шнелей все-таки отпустили живыми и почти невредимыми.

Но это итальяшки, а что скажут в Москве? При мысли об этом снова хотелось выпить.

Артемин вытащил свой мобильник. Пятьдесят семь пропущенных звонков. Он прекрасно знал, кто это его так настойчиво беспокоил.

«Завалить, что ли, Шельмана?» — вдруг пришла ему в голову дельная мысль. Других вариантов выяснения отношений с начальством пока даже не намечалось, особенно учитывая характер Шельмана.

Но вслед за нею пришла и другая мысль: «Скорее всего, Шельман думает сейчас о том же».

Именно поэтому они со Шнелей висели в Венеции вот уже три дня. И пока даже не думали возвращаться.

Артемин набрал номер рецепции отеля и попросил бутылку вина. Ему было по фиг, что подумала о нем та девочка, которая выполнила заказ, взяв за него космическую по местным меркам сумму в восемнадцать евро.

Зато вино было хорошим. Жизнь мигом наладилась. Убитый вконец мозг снова заработал.

«Нет, — подумал Артемин. — Все-таки надо возвращаться. Возвращаться к жизни, возвращаться в Москву».

Он тут же растолкал спящую проститутку. Девушка, как видно, обиделась, но Артемин был не в том состоянии, когда соблюдают этикет. Он вытолкнул путану за дверь и на прощанье всучил ей сто евро. Девушка брезгливо поморщилась. Тогда Артемин удвоил сумму. Ведь, судя по всему, местные проститутки отстегивают синьору Рикки. А никакого желания связываться с его людьми у Артемина больше не было.

Девушка весело улыбнулась, поцеловала его на прощанье в щеку, прощебетала что-то на своем языке и свалила. Артемин снова рухнул в кресло и допил вино прямо из горлышка.

«Нет, — снова подумал он. — Пора возвращаться. — Сегодня же, первым рейсом или хотя бы вторым. Или третьим — надо ж еще успеть пообедать да толком опохмелиться».

Артемин даже сам не верил, что с ним, взрослым и уважаемым человеком, могла случиться такая фигня, как беспробудный запой. Но поверить в то, что кто-то у него прямо из-под носа угонит самолет с иконой, было еще сложнее.

Никаких мыслей на предмет того, кто бы это мог быть, у него не было. В последние три дня он об этом старался и не думать. Ни об этом, ни о том, что делать дальше, ни вообще о делах. Звонок на его мобильнике был вырублен.

«Нет, надо взять себя в руки», — решил Артемин.

Сначала он волевым усилием отказался от второй бутылки вина, а потом сделал и второй шаг — включил звонок на телефоне.

Последствия не заставили себя ждать, хотя на часах было всего пять утра. Артемин снял трубку.

— Ну что, боец, совсем мозги отпил, да? — услышал он знакомый голос. И в его тоне Артемин распознал не злость, а какие-то нотки понимания и прощения.

— Да, Яков Исаакович, никак не могу отойти, — честно признался он.

— Ну, кончай уже. А то сдохнешь скоро от цирроза печени. Вредно много пить в твоем возрасте.

— Да, я все понимаю. Просто на душе тяжело.

— Ой, я уж расплакался! Тоже мне, Ромео, мать твою! На душе у него тяжело… Возвращайся в Москву, будем думать, как нам выкручиваться.

— Хорошо, я…

— У тебя на 13.40 забронирован рейс. Так что еще похмелиться успеешь. Билет в кассе купишь. А в 20.00 жду тебя на старом месте. Все понял?

— Да, понял, — ответил Артемин и услышал короткие гудки.