Остальные повытаскивали оружие долей секунды позже. Эддиубил шестерых, успев перезарядить патрон, потраченный на Альбрехта. Когдабарабан опустел, он отскочил за своего дина, как его и учили. Роланд уложил ещечетверых и отступил за Эдди, который и убил всех оставшихся, за исключениемодного.

Ламле хватило ума не пытаться стрелять, вот он и остался вживых. Поднял обе руки, с волосатыми пальцами и гладкими ладонями.

— Ты пощадишь меня, стрелок, если я пообещаю более невоевать с тобой?

— Никогда, — ответил Роланд и взвел курок.

— Так будь ты проклят тогда, чари-ка, — воскликнул тахин.

Роланд из Гилеада выстрелил, и Ламла из Гали мертвым упал наплитки пола.

2

Преследователи Джейка лежали на полу, как груда бревен,Ламла, лицом вниз, у самой двери. Ни один из них не успел выстрелить. Ввыложенном кафелем коридоре клубился синеватый пороховой дым. Потом включилисьочистители, заурчали из стен, и скоро стрелки почувствовали, как воздух пришелв движение и, мимо их лиц его потянуло к вентиляционным решеткам.

Эдди перезарядил револьвер, теперь его, раз уж ему таксказали, и сунул обратно в кобуру. Потом направился к трупам и небрежно оттащилчетверых в сторону, чтобы пройти к двери.

— Сюзанна! Сюзи, ты здесь?

Разве кто-нибудь из нас, кроме как в наших снах,действительно ожидает, что вновь увидит самого дорогого ему человека, даже еслион уходит лишь на несколько минут, по самому обыденному делу? Нет, отнюдь.Всякий раз, как только они скрываются из виду, мы, в глубине наших сердец,записываем их в мертвые. Уже получав так много, рассуждаем мы, можем ли мыожидать, что нас не сбросят с небес, как Люцефера за столь вопиющуюсамонадеятельность нашей любви?

Вот и Эдди не ожидал, пока она не ответила… из другого мира,отделенного лишь толщиной двери.

— Эдди? Это ты, сладенький?

Голова Эдди, за секунду до этого вроде бы совершенно обычная,вдруг стала слишком тяжелой для шеи. Он прислонил ее к двери. И веки сталитакими же тяжелыми, вот он и закрыл глаза. Веса, возможно, добавили слезы,которые вдруг потекли рекой. Он чувствовал их на щеках, теплые, как кровь. Ирука Роланда касалась его спины.

— Сюзанна, — Эдди все не открывал глаз. Его пальцы ощупывалидверь. — Ты можешь ее открыть?

— Нет, — ответил Джейк, — но вы можете.

— Какое слово? — спросил Роланд. Он то смотрел на дверь, тооглядывался, надеясь, что к команде Флагерти прибудет подкрепление, даже хотел,чтобы оно прибыло (ибо кровь у него играла), но выложенный кафелем коридороставался пуст. — Какое слово, Джейк?

Последовала пауза, короткая, но показавшаяся Эдди оченьдлинной, а потом они вместе произнесли его: «Чеззет».

Эдди не решился повторить его: горло забили слезы. У Роландатаких проблем не было. Он оттащил от двери еще несколько тел, в том числеФлагерти, на лице последнего так и застыла злобная усмешка, и произнестребуемое слово. Вновь дверь между мирами щелкнула, открываясь. Эдди широкораспахнул ее, и все четверо оказались лицом к лицу, Сюзанна и Джейк в одноммире, Роланд и Эдди — в другом, а между ними — мерцающая прозрачная мембрана,похожая на ожившую слюду. Сюзанна протянула руки, и они прошли сквозь мембрануи появились, словно из толщи воды, которую каким-то образом поставили на попа.

Эдди взял их. Позволил ее пальцам переплестись со своими иутянуть его в Федик.

3

К тому времени, когда Роланд миновал дверь, Эдди уже поднялСюзанну и сжимал в объятьях. Мальчик, вскинув голову, смотрел на стрелка. Ниодин не улыбался. В отличие от Ыша, который сидел у ног Джейка и улыбался заобоих.

— Хайл, Джейк, — сказал Роланд.

— Хайл, отец.

— Теперь ты будешь так меня называть? Джейк кивнул.

— Да, если ты позволишь.

— Для меня нет большей радости, — ответил Роланд, а потоммедленно, как человек, проделывающий что-то совершенно ему незнакомое, вытянулперед собой руки. Глядя на стрелка, очень серьезный, не отрывающий глаз от лицаРоланда, мальчик Джейк прошел меж рук киллера и дождался, пока они сомкнутьсяна его спине. Он никому не решался сказать, что грезил об этом.

Сюзанна, тем временем, покрывала лицо Эдди поцелуями.

— Они чуть не убили Джейка, — говорила она. — Я сидела помою сторону двери… и так устала, что задремала. Он, должно быть, позвал менятри, четыре раза, прежде чем я…

Он хотел выслушать ее историю, каждое слово, до самогоконца, но потом. Им предстояло обсудить дальнейшие планы, но потом. А сейчас онсжал пальцами грудь Сюзанны, левую, под которой сильно билось сердце, и прервалее речь поцелуем.

Джейк, тем временем, молчал. Стоял, повернув голову,прижимаясь щекой к телу Роланда. С закрытыми глазами. Рубашка стрелка пахладождем, пылью, кровью. Он думал о своих родителях, оставшихся в другом мире, одруге Бенни, который погиб, об отце Каллагэне, которого настигли те, от кого онтак долго убегал. Мужчина, который, прижимал его к себе, однажды предал егоради Башни, позволил свалиться в пропасть, и у Джейка не было уверенности, чтотакое не повторится. Однако, на текущий момент, его все устраивало. В душецарил покой и в истерзанном сердце — мир. Ему не хотелось ничего другого, кромекак прижиматься к этому мужчине и чувствовать, что мужчина прижимает его ксебе.

Не хотелось ничего другого, кроме как стоять с закрытымиглазами и думать: «За мной пришел мой отец».

1

Четверо воссоединившихся странников (пятеро, считая Ыша изСрединного мира) стояли у изножия кровати Миа, глядя на то, что осталось оттвимСюзанны, ее близнеца. Если бы не одежда, которая придавала останкамкакую-то форму, никто бы не смог сказать наверняка, что видит перед собой. Дажев спутанных волосах на разрубленной голове Миа не было ничего человеческого:они, скорее, напоминали щетку, какой сметают пыль.

Роланд смотрел на практически исчезнувшее лицо и удивлялся:как же мало осталось от женщины, одержимость которой (малой, малой, толькомалой) едва не положила конец их походу. А без них кто смог бы противостоятьАлому Королю и его дьявольски умному канцлеру? Джон Каллем, Эрон Дипно и МозесКарвер. Три старика, один с болезнью черного рта, которую Эдди называл катер,сэр.

«Так много ты натворила, и насколько больше могла натворить,— думал он, глядя на рассыпающееся в пыль лицо, — да, не останавливаясь ни передчем, не испытывая ни малейших сомнений, и мир рухнул бы, став жертвой, скореелюбви, чем ненависти. Ибо любовь всегда была куда более разрушительным оружием,это точно».