– Ты сообщил свои соображения Крутилину?

– А как же! И в протоколе их написал. Но Иван Дмитриевич его порвал.

– Почему?

– Потому что Государь еще до моей экспертизы, узнав из газет о страшной находке на пепелище, велел провести панихиду по Капе Гневышевой в домовой церкви Зимнего дворца. Крутилин не посмел его разочаровывать. А я не стал с ним спорить. Все равно Капа Гневышева мертва!

– Ты в этом уверен?

– Да! Ведь Яблочков перед пожаром видел лужу крови на полу. Вероятно, преступник успел вытащить тело из дома и закопать в саду.

– А ты знаешь, что сто лет назад на месте той дачи жили лютеране, которые упорно не желали хоронить своих покойников на Волковском кладбище?

– То бишь я прав – ты ведешь расследование! Что ж! Молодец! Эти сведения все объясняют.

– Далеко не все. Где Капа? Живая или мертвая? Вдруг ее удерживают в плену разбойники? Или она потеряла память?

– Такое случается лишь в романах! Хорошо. Я вечером заскочу в сыскное, сообщу Крутилину о венке. Вдруг от него потянется ниточка?

– Ты тоже считаешь, что его отправил убийца?

– Возможно.

– Но зачем?

– Старое глупое суеверие: если вымолить у погубленных душ прощение, они помогут преступнику избежать наказания. И ведь хватило ему наглости сюда явиться.

– Он мог лично не приходить. Цветочные лавки теперь принимают заказы на доставку венков на могилу. Пожалуй, я сама заеду к Ивану Дмитриевичу.

– Но сперва заглянешь в цветочную лавку. Я прав?

– Конечно. Кому ее владелец больше расскажет? Полицейскому или богатенькой клиентке?

Как почти всякая женщина, княгиня Тарусова обожала цветы. Но не в горшках и кадках. Слишком уж много они требуют внимания, а еще пыль на листьях у них собирается. То ли дело цветы в букетах – порадуют денек-другой, а потом с глаз долой на помойку.

Однако, попав в оранжерею Эйлиха, неожиданно для себя решила купить комнатных растений. В конце концов, для полива и борьбы с пылью можно нанять дополнительную горничную. Зато как красиво будут смотреться эти фикусы, померанцы, антурии, аспарагусы и пальмы в квартире.

Хозяин оранжереи лично водил Сашеньку по своим владениям, радуясь богатой заказчице, которая к тому же вполне сносно изъяснялась на его родном языке.

– Я в России уже десять лет, – сообщил он.

– И до сих пор не выучили русский? – изумилась Тарусова.

– А где? Растения, а именно с ними я общаюсь день и ночь, говорить не умеют. А князь Юсуфов, у которого я служил, не хуже вас изъясняется по-немецки. Мы познакомились с ним много лет назад в моей родной Саксонии. Он восхитился моими умениями и пригласил в свой сад главным садовником. Скопив на его службе денег, я взял в аренду землю, построил теплицы, выписал посадочный материал и, засучив рукава, открыл торговлю. Взрослые растения на продажу пока что привожу из-за границы, но, клянусь, лет через десять буду торговать только тем, что вырастил сам.

– А почему не хотите вернуться на родину?

– Понимаете, мы, немцы, слишком рациональны. Никогда не заложим последнюю рубаху, чтобы купить даме букет. А русские способны и не на такие безрассудства.

– Скажите, а похоронные венки вы изготовляете?

– А как же? Одна из главных статей дохода.

– И доставку на могилу делаете?

– Ну конечно. Для иногородних клиентов это очень важно.

– Для иногородних?

– Да, я даю объявления в провинциальные газеты с расценками на наши букеты и венки. Достаточно перечислить необходимую сумму, и мы исполним заказ в нужную дату.

– А венок с надписью «Простите…» кто вам заказал? На ленте не было указано. Вы можете мне сказать его имя?

– Простите, если клиент пожелал сохранить свое инкогнито, я не могу сообщить его имя.

– Ладно, тогда сообщите, во сколько обойдутся мне эти кадки?

– Минутку! – Эйлих взял в руки счеты и, шустро щелкая вправо-влево костяшками, подсчитал. – Семьдесят восемь рублей 15 копеек. Куда прикажете отправить счет?

– Я могу рассчитаться наличными, – Сашенька вытащила из ридикюля сотенную. – А могу и не рассчитаться. Вообще отправиться в другую оранжерею.

Эйлих покраснел:

– Но почему?

– Кто заказал вам венок?

На лице Эйлиха угодливость внезапно сменилась брезгливостью. И Сашенька решила, что переборщила. Надо было с ним помягче. Все-таки немец, явно не привык к подобной грубости и бесцеремонности. Но оказалось, что брезгливость Эйлиха относилась не к ней, а к нему самому, вернее, к его собственной алчности, он не захотел упускать Сашенькины деньги:

– Хорошо, пойду навстречу столь важной клиентке. Пойдемте!

– Вот и славненько, – пробормотала Тарусова по-русски, следуя за Эйлихом в комнату приказчиков.

– Но не все зависит от меня. Если клиент приехал впервые и оплатил кредитками, имени его мы не знаем.

Приказчики по заданию Эйлиха дружно зашелестели квитанциями:

– Заказ был оплачен по телеграфу, – сказал один из них через пару минут.

– От кого и откуда пришла телеграмма? – спросила Сашенька.

Оказалось, что была отправлена вчера с железнодорожной станции Голицыно Московско-Брестской дороги, имя отправителя указано не было.

Значит, Рыкачев прячется там. Нужно сообщить об этом сыскной полиции.

В понедельник и вторник в городе было задержано полсотни «Рыкачевых» – молодых бритых людей, некоторые из которых даже были в синих совиных очках. Но всех их, увы, пришлось отпустить.

– Староверы его прячут, – уверял начальника Яблочков.

– Сомневаюсь. Они божьи заповеди чтут почище нашего. Насильника и убийцу прятать не станут.

Слова Крутилина подтвердил вызванный на допрос Пятибрюхов. На купца было страшно смотреть – уверенность и вальяжность куда-то испарились, голос стал заискивающим, руки тряслись.

– В общине я больше не староста, общество так решило. И деньги, что в обороте крутил, велели вернуть. За то, что змею у сердца пригрел. Как же Федька меня подвел, как опозорил! Правительство и без этого на нас, староверов, зуб точит, а что будет теперь, и подумать страшно. А виноват-то я. Недоглядел потому что.

– У единоверцев твоих Федька может прятаться?

– Нет! Если им попадется, живьем его в могилу закопают. Вот Антихрист! Говорила мне Поликсена Осиповна, что табаком от Федьки несет, да я не поверил. Это все Англия! Там его дурному научили!

– Людей убивать?

– Это уже последствия употребления пива и рома. Здесь-то я за ним бдил, а там некому было, вот Анчутка его в свои сети и поймал. А я его не распознал, когда Федька вернулся. Всю жизнь теперь буду прощение вымаливать.