от ума, быть искренним. Если автор или артист впадает в сомнение по поводу произносимой «правды», он заходит на чужую территорию. А находиться сразу в двух зонах невозможно.

— Вы себя относите к серьезной, настоящей культуре?

— Конечно. Я занимаюсь исследованием типов говорения. Мои тексты при ближайшем рассмотрении являются имитацией «высокого» слова. Я не могу занять позицию поп-звезды, поскольку в каждом своем тексте сомневаюсь.

— И последний вопрос. Почему к вам еще с молодых пор все обращались по имени-отчеству?

— Когда-то художник Федор Васильевич Семенов-Амурский сказал, что в «его» времена Васьками да Гришками звали кучеров. Если вы уважаете друг друга, подчеркните это обращение по имени-отчеству. Это уважение и отстранение одновременно.

ГАЗЕТА ИЗВЕСТИЯ

24.04.1998

Зоя Богуславская: Все равно любовь важнее, чем «образ жизни»

Писательница Зоя Богуславская — генеральный директор фонда «Триумф-ЛогоВАЗ», учредившего первую в России негосударственную премию в области культуры и искусства «Триумф».

— На первой церемонии награждения я сказала: «Мы учредили нечто вроде Нобелевской премии. Надеюсь, получится, как в случае с Нобелем: сегодня мало кто помнит, что именно он изобрел динамит, зато все знают про премию, носящую его имя. Так и наши потомки, вряд ли заинтересуются марками авто, на которых в России в конце XX века ездили спонсоры „Триумфа“, но что такая премия существовала, помнить, несомненно, будут». Откуда моя уверенность? Есть явления искусства, которые выражают сущность человеческого идеала, например, статуя Венеры Милосской. Есть произведения, которые временем, скорее всего, стираются. Скажем, я считаю шедевром фильм Алексея Германа «Мой друг Иван Лапшин». Удача Германа в том, что он точно схватил характер советского человека 30-х годов, — мечтатель, наделенный властью, но сумевший сохранить собственную душу. Смогут ли зрители лет через пятьдесят понять боль Ивана Лапшина? Затрудняюсь ответить однозначно.

— Разве классика не нуждается в защите?

— Я не против масскультуры, но чем ее больше, тем выше будут оценивать антиквариат. Общество возвращается к штучному, раритетному, нерастиражированному искусству, и в этом нет ничего неожиданного. Сегодня даже в такси любого западного города можно услышать не хард-рок, а Баха и Малера.

— Как вам удалось сохранить свое место «наверху»?

— У меня нет вещей, написанных на злобу дня. Меня интересовали вечные категории: жизнь, смерть, кризисные ситуации, человек перед нравственным выбором. Не только в творчестве, но и в жизни не произошло больших перемен, поскольку я никогда не меняла своего окружения. Люди не изменяют тебе, если ты их правильно вычислил. Если не строишь карьеру любой ценой, не ставишь перед собой цель продвигаться во власть, а делаешь то, к чему призван, и стремишься быть с теми, кто духовно тебя питает. Это в сто раз важнее любой материальной выгоды. Из моего искреннего интереса к людям сложился круг близких друзей и, если хотите, образ жизни.

Любопытно, как в последние годы трактуется понятие «образ жизни». В 50-е годы девушка мечтала выйти за «профессию» — лучше за офицера; в 60–70-е — за физика с ученой степенью. В 90-х она выходит замуж за «образ жизни». Брак, по мнению многих, — это жизнь в отдельном доме, поездки за границу, собственный автомобиль и визиты в салон красоты. Иными словами, любовь и профессия большой роли не играют. И любовь уже как бы не важна.

— Почему мужчин устраивает столь потребительское к себе отношение?

— Мужчина не только соглашается с этим, он в прямом смысле покупает женщину: ему наплевать, любит она его или нет. Он выбирает ту, которая его устраивает. Устраивает ли такая жизнь жену — это ее проблемы. Берется во внимание лишь удобное, доступное, легкое. А любовь, рассуждают они, приносит мороку и головную боль.

Формируется и еще один мужской тип. Его образ жизни направлен на здоровье и независимость. Он выбирает женщину, которая должна играть в теннис, плавать, бегать с ним по гаревой дорожке и готовить здоровую пищу.

— Из вашей книги «Американки и другие» явствует, что вы неплохо знаете западный феминизм. За что борется западная женщина, культивируя независимость от мужчины? За то, чтобы жить одной?

— Женское движение «Позитивные усилия» в США достигло громадных успехов. Женщины заметно улучшили свое правовое положение в обществе. Однако нынешняя борьба «за полную и окончательную независимость от мужчины» нам, боюсь, вообще непонятна. В каждом жесте мужчины видеть «сексуальное домогательство», строить карьеру и игнорировать личную жизнь, поскольку «я ненавижу зависимость женщины от секса», — такая жизненная программа, безусловно, является крайностью феминизма.

Откровенно говоря, я антифеминистка. Не убеждена, что женщины лучше и способнее мужчины. Просто я за равные возможности во всем.

— Ваш прогноз по поводу судьбы русского феминизма?

— В России нет феминизма, зато есть мужской шовинизм, желание женщину задвинуть. Когда свободу ограничивают, у человека возникает естественное желание вырваться. Сегодня женщин, экспериментирующих в своей жизни, в новых профессиях, немало.

— Характерно, что любимая вами Ирина Хакамада популярна в элите, но не в народе.

— Увы, не в нашей ментальности уважение к богатству, к людям, добившимся в жизни многого благодаря уму и трудолюбию. Да, мы умеем выслушать и сможем помочь в трудную минуту — за это нас любят в мире. Но ежедневно спокойно делать дело, похоже, не наша характерная черта. Иногда мне кажется, есть в нашей природе что-то порочное, инфантильное.

— В последнее время, мы наблюдаем утрированную заботу о собственных чадах. Когда-то в советские времена чрезмерная опека старших в газетных фельетонах высмеивалась. Теперь папа с мамой должны вести ребеночка до той минуты, пока он начальником не станет.

— Снова наша ментальность. На Западе никакая работа не считается позорной. Это положение приняли и наши соотечественники-эмигранты. Даня Хамдамов, сын известного кинорежиссера и обладателя «Триумфа» Рустама Хамдамова, — замечательный художник. Живя в Париже, он не считает унизительным подработать грузчиком, скажем, на международном авиасалоне. А уж профессиональное образование студенты, чаще всего, оплачивают себе сами. В России же высмеянный Фонвизиным Митрофанушка — тип далеко не вымерший. Я считаю, что поколение, прошедшее через войну и лишения, оберегая детей от житейских невзгод, совершило тем самым тяжелейшую ошибку в своей жизни.

У меня единственный сын, надо ли говорить, как я его люблю и как я боялась за него. Я мучилась, когда его решили исключить из знаменитой 444-й школы. Представьте, отличника, лучшего ученика математической школы, выгоняют за прогулы, в которые, естественно, вовлекался чуть ли не весь класс. Я сказала ему: «Леня, ты знаешь, что ты для меня значишь. Но забудь, что у тебя отец ученый, что у тебя отчим поэт Вознесенский, а я писательница. Я всегда тебя поддержу, но ходить