Успенский, оказывается, учил детей курить, смеялся над советской школой и советской торговлей. Помните, в книжке «Дядя Федор, пес и кот», еле пробившейся тогда в печать, Матроскин говорит: «Мясо лучше покупать в магазине, там костей больше».

Однако самая смешная история произошла в редакции «Веселых картинок». Меня попросили сочинить такой материал, чтобы дети не играли на мостовой. Я написал некролог о мячике, мол, от нас ушел мячик, он был рожден пролетарием на фабрике, долгое время возглавлял работу с молодежью, потом переехал в город и все время звал детей на мостовую. В один прекрасный день его задавило, но память… Главную крамолу нашли в подписи — «похороны мячика состоятся на помойке дома № 8 по улице Усиевича» (в этом доме мастерская Успенского. — Н. С.). В ту пору первый секретарь ЦК ВЛКСМ, а ныне прогрессивный демократ и замминистра иностранных дел, товарищ Пастухов кричал: «Я не позволю грязными руками Успенского трогать чистое имя Усиевича». И на два года меня из «Веселых картинок» выкинули.

— Неужели вам никогда не предлагали: «Эдик, ну не ломайся, напиши про дружбу у костра, тогда и мы напечатаем твое нейтральное»?

— У меня нет ничего, что сегодня вызывало бы ЧУВСТВО стыда. И это при том, что я верил и в партию, и в социализм.

Как-то меня вызвала Тамара Алексеевна Куценко, большой чин в ЦК ВЛКСМ, и предложила написать приветствие к очередному партсъезду. Я говорю: давайте устроим шоу по американскому образцу. На сцене разведем символический костер, а из пушки шарахнем в зал листовками. Она посмотрела на меня недоуменными глазами и попрощалась.

Потом поэт Борис Заходер, достойнейший человек, мастер, который никогда не холуйствовал перед властью, в опальные времена торговавший рыбками, но не обслуживавший режим, даже он заметил, что гублю не только себя, но и других. Сейчас я меньше с ним общаюсь, но без его помощи не вышла бы моя первая книжка. Некоторые мои стихи он правил своей рукой, объяснял, что такое хорошая рифма, характер героя. Ему многим обязаны и В. Берестов, и Г. Остер.

— Вы заметили, что детская литература меньше всего подвергалась пересмотру? Агния Барто и Корней Чуковский остаются нашими классиками по-прежнему.

— Начнем с того, что Барто практически не остается. Малышам еще читают «Идет бычок качается» и «Наша Таня громко плачет», но вся ее пионерская, комсомольская белиберда скучна и уже никому не нужна. А тогда, в 30-е годы, в темной крестьянской стране подростки читали ее стихи. Современные дети читают поэзию лет до 6–7. Потом идет проза. И возвращаются к стихам лет в 16.

Кажется, Шкловский говорил Агнии Львовне, если исчезнет проза советского периода, то по ее стихам можно представить жизнь нашей страны, ее людей. Там есть вся атрибутика — галстуки, пионерские лагеря, профессии родителей, даже война. Барто — большой мастер, но, увы, из той же команды, не терпящей конкурентов. Она отказала мне в приеме в Союз писателей, назвав опасным человеком, зато вот что удивительно, в последнюю секунду поддержала Олега Григорьева и помогла Юре Ковалю.

Чуковского я обожаю. Перечитываю его дневники и восхищаюсь умом этого человека. Помню встречу с ним на даче в Переделкино. Он принимал молодых поэтов и все приговаривал, мол, много их развелось сегодня… Иронизировал жесточайшим образом. Когда очередь дошла до меня, мне ничего не оставалось, как предложить смертельный номер. Я начинаю сказку, и в ее сочинение включается зал. Ему понравилась эта идея.

— Если прототипом нашего любимого крокодила Гены стал композитор и добрейшая душа Ян Френкель, то старуху Шапокляк с кого писали?

— Откуда вы знаете? А Шапокляк — это я. Пожилые должны жить весело и интересно. Особенно те, кто любил и привык в жизни командовать. У меня всегда вызывали уважение люди с неуемной энергией — сподвижницы-учителя, руководители художественной самодеятельности. Разумеется, они стареют, ну что ж, самое время похулиганить в доме и на улице. Я сам постоянно валяю дурака и не собираюсь прекращать этого занятия. Моя Шапокляк — отличная тетка.

— Но она отнюдь не положительная героиня.

— Ну и что? В знаменитом мультике «Ну, погоди» заяц удирает от волка, а дети одинаково сопереживают и тому, и другому. Разве пират Флинт из «Острова сокровищ» не симпатичный герой? Малышня до сих пор зачитывается этой книгой. Так что оставьте бабушку в покое, она уголовных преступлений не совершала.

— Ваша книжка «Лекции профессора Чайникова» имеет подзаголовок «Занимательный учебник по радиотехнике». Я знаю, как непросто получить этот гриф в Минобразования. Скажите, как чекист чекисту, взятку давали?

— Без всяких взяток. «Лекции…» увидели свет в 1989 году, и их тут же смели с прилавков. Весь фокус в том, что детям объясняют про магнитные волны, электрические и про колебательный процесс в разных классах. Общей картины у них так и не складывается. А здесь все в одной книжке, да еще весело и без зауми. Судя по отзывам, некоторые взрослые наконец-то узнали, как работает радио. Также хорошо разошлись моя «Грамота», учебник Т. Собакина об основах программирования, «Здравствуй, имя существительное» Т. Рик. Каждую рукопись, подготовленную издательством «Самовар», рецензировали специалисты Минобразования, и только после этого были рекомендованы в качестве школьных пособий. Представляете, меня даже стали упрекать, дескать ради учебного бизнеса бросил настоящую литературу. Вскоре я отошел от издательских дел и живу теперь безвылазно в деревне под Рузой.

— Каждое утро с парного молочка начинаете?

— Коровы и козы нет, есть собаки, кошки, куры, две дочки — Светлана и Ирина и крепостная в лице жены. Все на ней, бедной.

— Лета к суровой прозе не клонят?

— Я всю жизнь собирал книги о Лжедмитрии, которого ругали и большевики, и царские историки. Даже Пушкин его не очень-то приветствовал. Столько бед самозванцы принесли России, зачем выискивать хорошее?

Между тем мне нравится эта фигура, его намерения. Лжедмитрия можно сравнить с Петром I, пытавшимся цивилизовать азиатскую страну. Мечтал открыть на Руси университеты, отправить молодежь учиться за границу, завел переписку с папой римским, ломал бытовые традиции, скажем, не спал после обеда. Ни один русский царь не выходил на свет Божий без свиты в 1000 стрельцов, этот мог спокойно вскочить на коня и отправиться по своим делам самостоятельно. В Москве он пробыл не больше года, реакция в лице князей Шуйских и Милославских не дала осуществить задуманное.

Я пишу роман, состоящий из пяти частей. В них нет любовной линии, лишней описательности. По стилистике это емкое сочинение, в котором я подхожу к главной мысли. Россия стоит одной ногой в Азии, другой — в Европе. И