Тимофей.

— Бокал светлого нефильтрованного, — сказал я бармену, еще совсем зеленому пареньку с пушком под носом. Он лишь кивнул и спустя пол минуты в нос ударил запах пива. Пить не хотелось, от слова совсем. Я не притрагивался к алкоголю последние три месяца. Не до этого было. А сейчас…

Надо же. Назвала его именем. Дура баба. Никого не жалеет, а о себе совсем позабыла. Но даже такая, в домашнем халатике, с пушистыми тапочками, собранными в пучок волосами и красными от недосыпами глазами, она не теряет свою привлекательность, сводит с ума. Сколько же я от тебя бегал, Лиза, а все равно, увидев, едва сдержался, чтобы…

— Бокал светлого нефильтрованного, — подсел за стойку Степа. Снова помятый. Борода отросла. Траур, чтоб его. — Здорова. Заждался?

— Только пришел. Неважно выглядишь.

— Да, задолбался уже, — выдохнул он и сделал глоток пива. Я невольно хмыкнул и тоже выпил. — Был у Лизы?

— Был.

— Судя по твоему виду, неудачно.

— Ты как в воду глядел, Тепыч. Нихера из этого всего не выйдет. Жизнь дерьмом пропитана.

— Рано ты руки опустил, — он снова глотнул и уставился на ряды бутылок. — Я вот с Наташкой тоже думал, что не выйдет, зажатая вся была, боялась, что больно сделаю, хотя казалось бы, уже и дитя есть. Но как-то справился. Хотя увидь сейчас этого ублюдка, отрезал бы все этому уроду.

— Странный ты.

— Чем же?

— Другой бы мне морду разбил за брата, что на чужую женщину глаз положил, а ты блин сидишь подбадриваешь.

— Ну, я повторно не бью, — рассмеялся он, и я вслед за ним. Да трепу он мне задал тогда знатно, вбил в дурную голову не соваться на свадебную церемонию, чтобы у Жеки крыша не съехала. Да и убедил держаться подальше от Лизы. Только вон как оно сложилось. Даже решил, что судьба, раз снова лбами столкнулись, что второй шанс дан. Придурок.

— Как там Наташа? — спросил его спустя некоторое время молчания.

— Держится. Таскаемся теперь по больницам. Врачи говорят, не раньше чем через полгода пробовать.

— Тоже батей будешь? — почему всем так везет, а я будто крестом придавленный?

— Рано еще об этом говорить. Чё там Дуров?

— Хренью страдает твой Дуров. Сегодня едва осадил его. Начал вопросы не по делу задавать, да и зырил на Лизку, как будто неделю не ел, а тут скатерть-самобранку расстелили. Ненавижу ментов. Уже столько бабла отгрохали, чтобы дело замял, а все на рожон лезет. Она, блин, тоже! Это же люди, помочь надо. Да ежу понятно, что надо, но взваливать на себя все то дерьмо, что оставил Женя…

Степа вздохнул, затем цокнул.

— Мы дом убрали. Вынесли все. Знаешь, жалел он. С фотографией дочери засыпал, на Лизку правда гнал, но я был там и видел. Даже на компе ее изображения. Все стер.

— На кой? — удивился я.

— Чтобы Лиза не зацикливалась. Любила она его, Тим. По-настоящему. Как только женщины и могут. Гордость только не позволяла признаться в этом, прогнуться, показать свою слабость. Уважения она хотела. И этот балбес любил, только тупил сильно. У него, как и Ильи, когда юбку видел, нижние мозги включались и все — пиши пропало. А тут представь, она только начала отходить, и снова в это окунаться…

— Это чужая память, Степ.

— Теперь ничья. Даже если Лиза утверждает, что малой козлом был, даже если не признает его, таит обиду, она уже давно простила.

— По живому режешь.

— А ты не поддавайся. Просто дай ей время.

— Издеваешься? — теперь рассмеялся я. — Посмотри на меня. Я разменял тридцатку. Мне детей хочется, своих, чужих — не важно. Просто чтобы возвращаться было куда. Прихожу в эту чертову дыру, пустую, никакого уюта. Сел один день, заказал свечей целую коробку, бля. Думал, вот зажгу и легче станет. Потом задул к чертям каждую. С таким набором дьявола только вызывать. Смеешься? А мне совсем не до шуток стало. Прогнала она меня. Причем ни единым словом, а просто молчанием. Почему с ней так тяжело?

— С женщинами всегда тяжело. Говорю же, просто дай ей время.

— А может она из тех, кому времени давать не стоит?

— Думаешь? Еще даже месяц не прошел. Еще могила свежа…

Он посмотрел на меня так, что я понял — пора закрывать эту тему. Сложно сказать, одобрял ли Степа либо просто закрывал на все глаза. Да и мне что-то совестно стало. Хотя, я ведь пытался. Пытался спасти этого идиота, когда у него ноги придавлены были, да и автомобиль мог взлететь к чертям в любую секунду. Хотелось верить, что будущие грехи перед ним и своей совестью я искупил. Только вот перед Машей… Отчего-то именно этот ребенок останавливал меня, не давал сделать опрометчивый шаг. Не усидела же в машине. Все видела. И ноги его, и как имя жены шептал, и как из жизни ушел. Кошмар наяву.

Я закрыл глаза, но спустя мгновение вновь смотрел на стройный ряд бутылок. Сотни литров обжигающего пойла. И все это как будто для меня создано, чтобы боль притупить, о ней, обо всей этой ситуации не думать, не вспоминать. Однако, такой путь не по мне. Может, показать характер? С другими же шел напролом… Хотя там только одно и надо было. А здесь… Все иначе. Глубже. Сложнее. И слов не хватает, чтобы объясниться. Неужто стал бесхребетным?

— Мальчики, а что это вы скучаете в одиночестве? — пропел у самого уха женский голос. Большие карие глаза, размалевана, черные волосы, ноги от ушей, грудь вот-вот выпрыгнет из лифчиков, умоляя, чтобы хозяйку ее в туалете кто-нибудь нагнул. Приелось.

— Ладно, Тепыч, пойду я, — сказал нарочито громко, чтобы она отстала, но не сработало.

— Мальчики, куда вы торопитесь? Может, угостите даму коктейлем?

Даму? Это в каком месте она дама? Очередная шалава, каких не большинство, но дурная слава портит общую статистику.

— И мне пора. Обещал Наташке пораньше вернуться. Парень, рассчитай нас. И этой… — Степа запнулся и оглядел занозу с ног до головы, — даме налей чего-нибудь за мой счет.

Мы расплатились, и я вышел на улицу. Морозный воздух вмиг отрезвил голову. Я сильнее запахнул пальто и дыхнул в темноту, наблюдая, как пар сгущается, затем рассеивается.

— Походу, мы стареем, Тим, — встал рядом Степа.

— И то верно.

— Всего год назад я бы завел ее в кабинку, а сейчас…

— Что же изменилось?

— Просто побывал в доме, где чисто, убрано, уютно и хорошо.

— А ты пошляк, — хмыкнул ему в ответ.

— Скорее устал от грязи. Потому и не осуждаю тебя. Все мы люди, — он закашлял, затем зевнул. — А ее не бросай. Просто дай время, хотя бы полгода. А там, если не срастется, уйдешь с чистой совестью.

— Долго.

— Семь лет ждал, что тебе каких-то полгода?