Крайне важны в этой книге числа три и четыре, о чем пишет в своей статье Линетт Блэк. Тройка символизирует духовное (Святая Троица), а четверка – земное (четыре стихии). Эти числа часто взаимосвязаны. На свадьбе Шарля и Эммы присутствуют 43 гостя. Родольфу 34 года. На выздоровление у Эммы уходит 43 дня. Когда она ухаживает за Родольфом, у нее на платье четыре оборки. Родольф платит три франка за кровопускание. На похоронах Эммы присутствуют три регента и стоят четыре ряда свечей. Трое мужчин несут ее гроб на трех жердях и опускают его в могилу на четырех веревках. Теория гласит, что непосредственное соседство этих двух начал (духовного и земного) говорит о невозможности для человека разорвать свои земные узы. Прежде чем вмешивается земное, правит небесное (пока еще жива надежда): когда Шарль впервые встречает Эмму, у нее на платье три оборки; когда впервые понимает, что у них есть шанс на совместное будущее, он заходит к ней на ферму в три часа дня; на Михайлов день он проводит на ферме трое суток; когда новобрачные наносят визит маркизу д’Андервилье, их приглашают к трем часам (разумеется, в среду, в третий день недели). Ах да, к замку д’Андервилье ведут три лестничных пролета.

Мне нравятся такие вещи, но вместе с тем я думаю, что есть в них и нечто нелепое. Я подозреваю, что Флобер вполне мог включить эти детали в текст, просто чтобы досадить исследователям и заставить их строить бессмысленные догадки. Когда, готовясь к годовым экзаменам, я узнала об этой теории, то прочитала книгу от корки до корки и готова была перечитать ее заново, обращая внимание на все упоминания о числах. (Настоятельно рекомендую и вам заняться тем же: это приносит огромное удовлетворение, хоть и кажется немного странным.) Примерно тогда же, когда познакомилась с числовой теорией, я узнала о существовании нелепого слова «лейтмотив» и стала по делу и без дела вставлять его в свои университетские эссе, употребляя почти столь же часто, как и словосочетание «роман воспитания». Неужели вам не хотелось бы пообщаться со мной в те годы? А я умела повеселиться…

Еще одна загадка Флобера – вопрос о феминизме в Madame Bovary. Флобер дал каждому пищу для размышлений, сказав: «Madame Bovary, c’est moi». («Madame Bovary – это я».) Его замечание можно трактовать множеством способов. Возможно, он имел в виду, что мужчины и женщины не слишком отличаются друг от друга, а потому нет причин видеть в Эмме Бовари какого-то необычного персонажа. Возможно, он хотел подчеркнуть, что сочувствует положению женщин. Возможно, пытался сказать, что симпатизирует меланхолическому характеру и взбалмошности Эммы. А возможно, он отмечал – и, на мой взгляд, это вероятнее всего, – что в романе Madame Bovary (а не в самой госпоже Бовари) воплотились его взгляды на жизнь и что роман более автобиографичен, чем кажется. Тем не менее в Madame Bovary есть несколько неожиданных феминистских моментов. Эмма укладывает волосы по-мужски. Она носит жилет. Она выкуривает сигарету и пробует трубку Родольфа. Она пытается – совершенно безуспешно, но все же пытается – хоть немного контролировать собственную жизнь и делать то, что ей хочется, а не чего от нее ожидают. Эмма также весьма творчески подходит к заботе о себе. Она достойна аплодисментов за свои попытки справиться с депрессией. Четырнадцать франков в месяц на лимоны, чтобы чистить ногти. Синее кашемировое платье из Руана. (Я убить готова за синее кашемировое платье из Руана!) Особый пояс для халата. Изучение итальянского. А еще вот это: «Временами Эмму охватывало лихорадочное возбуждение, и тогда ее легко можно было подбить на любую дикую выходку». В конце концов все перечисленное приводит ее к краху, но мне всегда казалось, что указание на то, что Эмма действительно сходит с ума, мы получаем, когда она начинает делать фисташковый крем для мужа. Никогда еще изготовление фисташкового крема для мужа не доводило женщину до добра.

Роман преподносит нам сложный урок. Мне пришлось не один раз перечитать эту книгу, чтобы разобраться в ней. (Хотя, думаю, до конца мне это так до сих пор и не удалось.) Но я определенно не поняла всего этого тогда, когда студент-веган впервые изложил мне сюжет произведения. Несомненно, Флобер не мог не вложить в книгу очень глубокий и важный смысл, учитывая, сколько сил он потратил, чтобы ее написать. Но мне кажется, что он вовсе не хотел, чтобы этот смысл считывался сразу. В конечном счете это роман о крайнем лицемерии всего человеческого существования. Флобер хочет изобразить Эмму нелепой трагической героиней, которая заслуживает смерти. Она должна казаться безнравственной, ненадежной, двуличной. Такая она и есть. Но вместе с тем Эмма остается самым симпатичным персонажем во всей книге. Она честна и откровенна в своей нечестности. Она хочет лучшей жизни, но просто не знает, как обеспечить ее и не совершать при этом ошибок (например, не брать в долг деньги, если не можешь их вернуть, не изменять мужу, не отворачиваться от собственной дочери).

Флобер утверждает, что всем нам уготовано судьбой поступать именно так («Madame Bovary, c’est moi»). Мы люди, мы принадлежим к земной сфере и потому глупы. Мы застряли в мире «четверок» (четыре стихии) и отчаянно пытаемся подняться в мир «троек» (Святая Троица). Мы обречены повторять свои ошибки. Числа для нас никогда не сложатся. Любое счастье, которое можно обрести, мимолетно и часто комично. Наслаждайтесь поездкой в качающемся экипаже по мостовым Руана, пока можете.

Ключ в том, что Эмму настигает расплата. Она должна умереть, и умереть ужасной смертью. Она наказана за свои попытки обрести счастье. Но я не могу не задаться вопросом: может, Флобер, наказывая Эмму, хочет, чтобы мы задумались, справедлива ли ее судьба? Действительно ли она заслужила кару? Ведь после ее смерти происходит гораздо более ужасная вещь: жалкий, льстивый, лживый аптекарь Оме, которого на протяжении всего романа нам описывали как того еще типа, получает орден Почетного легиона. Я считаю, что здесь Флобер и выносит окончательный вердикт. В этой жизни наказываются не те – и вознаграждаются тоже не те. Разве стремление Эммы к счастью не оправданно, даже если оно эгоистично? По крайней мере, эгоизм – вещь искренняя.

Несмотря на сложность личности Флобера и досаду, которую я испытала, когда попробовала прочитать его чрезвычайно странные романы о пустыне, никто не пишет так, как он. В одной сцене с Родольфом Флобер дает понять, что думает о том, как сложно выражать свои мысли и говорить именно то, что хочется