– Думаю, в этом у нас разногласий не будет, – Элиза улыбнулась одними губами.

– Послушайте, сестрички. Я чертовски ценю вашу заботу, но хочу, чтобы вы поняли: мне не нужны няньки.

Элен смотрела в пол. Элиза, конечно же, должна была застрелить обоих негодяев. Только так она могла защитить Флоранс. Ей почему-то было не отделаться от ощущения, что нечто ужасное все равно еще случится.

Подняв голову, она наткнулась на внимательный взгляд Флоранс. Сестра заглядывала ей в глаза, словно пытаясь найти там ответ.

– У нас больше не будет мечтаний о будущем? Нам не о чем мечтать. Раньше мы постоянно говорили, чем займемся, когда все кончится.

– Дорогая, мы обязательно будем мечтать, как раньше, – удерживая сомнения, сказала Элен. – Обещаю тебе: когда все кончится, у нас обязательно появятся мечты, и они будут еще лучше прежних.

Но Флоранс лишь покачала головой и, повернувшись к сестрам спиной, побежала вверх по лестнице.

Элиза

Прошло почти две недели. Сегодня Элиза держала пальцы сцепленными, слушая, как Элен уговаривает Флоранс для ее же пользы выбраться из дому. Флоранс по-прежнему не заговаривала с ними о случившемся, но сегодня была суббота – базарный день в Сарла. Уго предложил Элен взять его скрипучий восемнадцатилетний «Ситроен 5CV». Доктор был человеком наблюдательным и видел, в каком отрешенном и подавленном состоянии находится Элен. По мнению Элизы, предложение воспользоваться машиной было выражением дружеской поддержки. Уго не знал, что его помощь требуется не столько Элен, сколько Флоранс.

Поначалу Флоранс занервничала и отказывалась куда-либо ехать, но затем, соблазненная возможностью купить рассаду и повидаться с подругой Люсиль, неохотно согласилась. Люсиль собиралась в Сарла за парикмахерскими инструментами. Ей очень понравилась идея Флоранс работать на дому, и она всячески пыталась убедить свою мать помочь ей в этом.

Сестры уехали. Элиза целый час ходила по кухне, ожидая Виктора, хотя и не знала, когда именно он появится. Утром она съездила на велосипеде в гараж и оставила записку, однако он не знал, что они будут в доме одни, а потому мог и не торопиться. Взбудораженная своим планом и мыслями оказаться наедине с Виктором, Элиза никак не могла успокоиться. Они не виделись с того жуткого вечера. Ей было не дождаться. «Он останется на целый день, – повторяла она. – На целый день». С самого детства Элиза твердо придерживалась убеждения: стоит чего-то по-настоящему захотеть и поярче представить, и желаемое обязательно произойдет. Этим она сейчас и занималась, представляя Виктора рядом с собой, в ее постели. Она представляла тепло его рук и радость от соприкосновения их тел. Они – в ее постели! Ну разве это не здорово?

Элиза открыла заднюю дверь и взглянула на облака, закрывшие солнце. Может, это ее воображение? Или за их домом следят? Действительно их положение стало хуже или просто она сделалась подозрительнее, чем прежде? Мягкий ветер приятно обдувал кожу. Облака уплыли, и теперь над ней синело небо. Элиза заметила черный воздушный змей, парящий в потоках теплого воздуха. С грушевого дерева доносилось веселое щебетание скворцов и дроздов. В воздухе гудели насекомые. Посмотришь – обыкновенное лето, яркое и спокойное. Вот только мысли в голове Элизы были далеки от спокойствия. Тяжелые мысли. Что именно снедало ее? Это было похоже на чувство вины. Могла ли она чувствовать себя виноватой, убив тех громил? Хотя прежде она никого не убивала, ей пришлось это сделать. А сделанного не воротишь, как бы она ни хотела.

И тем не менее после стрельбы она ожидала совсем других ощущений. Возможно, какого-то особого возбуждения, бурлящего в крови. Или всплеска энергии, который заставит ее почувствовать себя более живой. А вместо этого она чувствовала опустошенность.

Конечно, тревожнее всего было зрелище случившегося с Флоранс. Не вмешайся Элиза, издевательство повторилось бы. Пистолет она получила от Виктора за несколько недель до того, но сестрам не сказала, зная, как к этому отнесется Элен. Представляя сестер, гуляющих по Сарла, Элиза надеялась, что Флоранс встряхнется и по-настоящему отдохнет (она это заслужила). А вообще, их младшая сестренка оказалась гораздо крепче, чем они думали.

Раздумья Элизы прервал стук в дверь. Она бросилась открывать. Увидев Виктора, Элиза потащила его на кухню и обняла. Чтобы дотянуться до его лица, ей пришлось встать на цыпочки.

– Чем я это заслужил?

– Мои сестры уехали. На весь день!

В ожидании ответного объятия каждый нерв в теле Элизы дрожал от предвкушения. Виктор провел пальцами по ее волосам, запрокинул ей голову и посмотрел в глаза, одновременно подводя ее к задней двери.

– Я только дверь запру. – Виктор зарылся лицом в ее волосы. – А ты пахнешь.

– Чем?

– Может, апельсинами? – Он сдвинул брови, сделав вид, что думает. – Или розами? Вроде лавандой… Не-е-ет, я ошибся. Запах более резкий и не особо приятный. Похож на запах дегтя.

– Карболовое мыло, – засмеялась Элиза.

– Ты знаешь, меня не волнует, чем ты пахнешь. Но я думал, твоя сестра умеет делать потрясающее душистое мыло.

– Умеет, но прежние запасы у нас почти на исходе.

Пальцы Виктора скользнули по ее ключицам.

– И куда же ты меня поведешь?

– По-моему, ты знаешь.

Элиза побежала по лестнице. Виктор устремился за ней и, еще пока они не достигли верхней ступеньки, ухватил за талию и опрокинул на колени.

– Отпусти меня, дикарь.

Навалившись на нее всем телом, Виктор лишь засмеялся:

– Почему? Разве ты меня не хочешь?

– На лестнице? – тоже засмеялась Элиза. – На лестнице точно не хочу.

Виктор разжал руки. Элиза повела его в свою комнату, где предварительно задернула шторы на окне и зажгла пару свечей.

– Ого! Смотрю, ты запланировала романтическую встречу.

Элиза стянула с него куртку:

– Ты же прекрасно все знаешь. Хватит терять драгоценное время. Погружаемся в романтику. Кстати, ты тоже пахнешь.

– Чем?

Элиза задумалась. Она улавливала запах пота, табака и чего-то еще.

– Знаю. Ты пахнешь лакрицей.

Виктор обнял ее за плечи и нежно поцеловал. Как сладостно было ощутить его губы, прижатые к ее губам. У нее защипало во всем теле. Губы Виктора имели вкус лакрицы. Лакрицы и соли.

– Элиза Боден, ты самая несносная женщина из всех, кого я знал, – оборвав поцелуй, сказал он. – Но ты же самая красивая и смелая, и я тебя люблю.

Элиза заморгала, сжала его лицо в ладонях, потом встала на цыпочки и поцеловала в лоб. Виктор ее любит. Раньше он никогда не говорил о любви. Но было ли им до таких разговоров?

– Ты меня любишь? – переспросила она, чувствуя нарастающее головокружение и слабость в теле, словно оно превращалось в желе.