– Что дальше? – вопросительно поднял брови Виктор.

Он наклонился, поцеловал Элизу, а потом подхватил на руки и отнес на кровать. Положив ее, он лег рядом, подперев лицо локтем, и стал смотреть на нее. Она подумала о головорезах из САБ и гестапо, об их жестокой властности, ненависти к женщинам, отсутствии всякого сострадания и извращенном проявлении мужского начала, что выливалось в получение удовольствия от насилия. Виктор был совсем другим.

– Вот что, прекращай думать, – сказал он.

– С чего ты решил, будто я думаю?

– Ты совсем не обращаешь на меня внимания, за это я тебя накажу медленным раздеванием.

– С удовольствием приму наказание, – улыбнулась Элиза.

Когда они оба разделись, она взяла его руку и опустила себе между ног. Пальцы Виктора задвигались. Элиза тихо вскрикнула и почувствовала нарастающую жаркую волну. Реальность редко бывала такой, какой рисовало ее воображение, но рядом с Виктором становилась лучше. Его ласки сделали ее нетерпеливой. Элиза потянула его к себе, на себя. Она приподняла голову, затем подняла колени и развела ноги пошире. Закинув руки за голову и ухватив подушку, она прижалась к нему бедрами. Их прежняя близость всегда была торопливой и грубо-чувственной. Весь страх и гнев их покореженных войной жизней находил выход в яростном движении тел. Чувствовать Виктора внутри себя, здесь, в ее комнате, – это было подобно чуду. Дыхание Элизы участилось, колени затряслись. Ей хотелось, чтобы это мгновение продлилось вечно – до тех пор, пока она не утратит связь с реальностью. Кровать скрипела, комната становилась все шире, и настал момент, когда энергия внутри сделалась неистовой. Элизе было не сдержать нарастающей лавины. Через несколько секунд ее охватил оргазм, жаркий и холодный одновременно. По всему ее телу пульсировали волны энергии.

Все произошло слишком быстро. Какая там неспешность движений! Оба были слишком возбуждены.

Элиза молча накинула халат и спустилась вниз за бутылкой домашнего вина, приготовленного Флоранс. Вернувшись в спальню, она увидела, что Виктор, совершенно голый, стоит к ней спиной и смотрит в щелочку между портьерами. Его спина была гладкой и мускулистой, а бедра – твердыми как камень. Элизе захотелось потрогать каждый уголок его прекрасного тела. Он выглядел невероятно привлекательным. Эти мускулы, эти плавные очертания его тела и крепкая сила… Все вместе вновь пробудило в ней желание.

– Что ты там видишь?

– Тебя, – повернувшись, ответил он.

Кожа на его груди была такой же гладкой, как на спине. Виктор всегда стригся коротко. Подбородок оброс щетиной. Его глаза сегодня были темнее и глубже обычного, а когда он смотрел на Элизу, в них появлялась нежность. Она видела в его глазах любовь, силу духа, теплоту, а еще – беззащитность. Последнее ее потрясло.

– Сними халат, – попросил Виктор.

Элиза сбросила халат на пол, тряхнула волосами, ощущая, как взгляд Виктора скользит по ее телу. В ответ она посмотрела на него. Сейчас они оба стояли нагие, защищенные, словно коконом, стенками их личного мира. Элиза понимала: сейчас они и в самом деле видят друг друга. Более того, они заглядывали друг в друга, чего раньше не было, и видели себя не только в настоящем, но и такими, какими могли бы стать. К ее глазам подступили слезы.

– Мы запомним этот момент, – сказал Виктор. – Что бы ни случилось потом.

– Обязательно запомним.

Поставив бутылку, Элиза подошла к нему и положила голову на плечо. Исчезли все мысли, осталось только чувство единения и их любви. Виктор погладил ей волосы, шепча ласковые слова, потом притянул к себе.

– Что бы ни случилось, этот момент навсегда останется с нами.

Они подошли к кровати. Элиза толкнула его, Виктор со смехом упал на подушки, и потом они весь день наслаждались близостью, никуда не спеша.

Элен

До войны Элен обожала странствовать по Перигору. Ей нравилось неспешно подниматься на зубчатые скалы, бродить по густым темным лесам или осторожно двигаться по кромке известняковых холмов с обрывистыми склонами, окаймленными кустарниками и мхом. От пейзажа внизу у нее перехватывало дыхание. Она любила смотреть на десятки очаровательных деревушек, разбросанных по холмам, и на поля, желтые от подсолнухов. И даже во время войны ей иногда удавалось, взяв машину доктора, навещать пациентов в отдаленных сонных приходах, где вся деревня состояла из нескольких каменных домов, сгрудившихся вокруг церквушки. Туда вели полузаросшие грунтовые дороги. Но в этот раз Уго не только предложил ей воспользоваться его машиной, но и поделился драгоценным остродефицитным бензином. Сегодня она везла Флоранс на рынок в Сарла.

Нынешние базарные дни даже отдаленно не напоминали те, предвоенные, столь любимые сестрами. Тогда в каждом ощущалась какая-то праздничность. А сейчас… сейчас, пока они брели рука об руку, Элен почувствовала, что Флоранс вся дрожит.

– А помнишь, – начала она, надеясь успокоить сестру, – как однажды до войны мы приехали сюда весенним утром? Мы купили chocolatines[30] и ели их прямо на капоте.

Флоранс не ответила.

Элен смотрела на красивую узорчатую кладку домов XV и XVII веков, стоящих вдоль улицы. Это чудесное смешение архитектурных стилей Средневековья и Ренессанса всегда завораживало Флоранс. Но сегодня понадобится что-то еще, чтобы развеять ее угрюмость. Тревога успела пустить в душе сестры слишком глубокие корни, отчего Флоранс с трудом переставляла ноги.

Но потом она подняла голову, разглядывая крыши домов, покрытые плитняком, их фасады со стенами медового цвета и выцветшими синими ставнями.

– А они по-прежнему красивы, – сказала Флоранс.

Эти простые слова так тронули Элен, что она отвернулась, не желая показывать слезы. Она смотрела на вымощенные булыжником улицы и старомодные витрины. Но сейчас возле них не толпились говорливые принаряженные женщины.

Мысли Элен невольно возвращались к тем счастливым довоенным временам. Воображение рисовало ей обилие разной рыбы, лежащей на кусках льда, множество сортов твердого и мягкого сыра – Bleu de Causses[31] и Cabécou du Perigord[32], а также свежие цветы, банки с фуа-гра, разноцветные яблоки и невероятно сладкую клубнику. Рядом на вертелах жарились куры и перепела, а зимой воздух наполнялся дурманящим ароматом трюфелей, или «черного золота», как их часто называли. Тогда это был край изобилия, где женщины несли на плечах соломенные корзины со снедью, а мужчины в беретах сидели за столиками уличных кафе, толковали о порядках в мире, покуривая «Голуаз» и попивая бержеракское вино.