В памяти возникли слова Уэнлесса: «Я говорю о разрушительномпотенциале». Теперь это был не просто вопрос о потенциале. Но мы ее поймаем,думал он, тупо глядя в другой конец комнаты. Да, мы обязательно ее поймаем. Онвызвав Рэйчел.

– Свяжите меня с Орвилом Джеймисоном, как только он Сможетприлететь сюда, – сказал он. – И с генералом Брэкманом в Вашингтоне. Разговорчрезвычайной важности. В штате Нью-Йорк сложилась потенциально щекотливаситуация. Срочно сообщите ему.

– Слушаюсь, сэр, – почтительно сказала Рэйчел.

– В девятнадцать ноль-ноль созовите всех шестерыхзаместителей директора. Также разговор чрезвычайной важности. Я хочу такжепоговорить с шефом полиции штата там, в Нью-Йорке. – Они участвовали впрочесывании, и Кэп хотел им это напомнить. Если Контору начнут обливатьгрязью, он позаботится, чтобы и полиция получила свою долю. Он намеревался,однако, подчеркнуть, что если они будут выступать единым фронтом, то все смогутвыйти из этой ситуации в довольно приличном виде. Поколебавшись, он сказал:

– И когда позвонит Джон Рэйнберд, скажите, что мне нужнопоговорить с ним. Для него есть новое задание.

– Да, сэр.

Кэп отпустил клавишу переговорного устройства, откинулся вкресле, разглядывая тени.

– Ничего непоправимого не случилось, – сказал он в сторонутеней. Это был девиз его жизни – не напечатанный на свитке тонкого полотна, невывешенный на стенке, не выгравированный на медной настольной дощечке, азапечатленный в его сердце как безусловная истина.

Ничего непоправимого. До сегодняшнего вечера, до сообщенияО'Джея он этому верил. Именно эта философия проложила дорогу наверх сынубедного пенсильванского шахтера. Он верил в нее и сейчас, хотя эта вера намгновение заколебалась. Если говорить о Мэндерсе и его жене, то у них,вероятно, есть родственники, разбросанные от Новой Англии до Калифорнии, икаждый из них может стать потенциальным рычагом давления. Здесь, в Лонгмонтехватало сверхсекретных досье, чтобы любое слушанье в конгрессе, касающеесяметодов Конторы, было бы... ну, трудно услышать. Автомобили и даже агенты –всего лишь винтики, хотя пройдет немало времени, пока он привыкнет к мысли осмерти Стейновица. Кто заменит Эла? Этот ребенок вместе с папашей заплатит,пусть не за все, хотя бы за него. Кэп позаботится об этом.

Но девочка... Как обуздать девочку?

Есть разные способы. Разные методы.

Дело Макги все еще лежало на тележке. Он поднялся, подошел кней и стал нервно листать папку. Интересно, думал он, где в эту минуту находитсДжон Рэйнберд?

В ту минуту, когда Кэп Холлистер мельком подумал о ДжонеРэйнберде, тот сидел в номере отеля «Мэйфлауэр», смотря телевиэионную игру подназванием «Кто сообразительней». Сидел в кресле, голый, сдвинув ноги. Он ждалнаступления темноты. Стемнеет, он будет ждать ночи. Наступит ночь, он будетждать рассвета. Рассветет, почти замрет жизнь в отеле, он перестанет ждать,поднимется в номер 1217 и убьет доктора Уэнлесса. Затем опять спустится сюда,продумает, что рассказал Уэнлесс перед смертью, а когда взойдет солнце – оннемного поспит.

Джон Рэйнберд был миролюбивым человеком. Он был в мире почтисо всеми – с Кэпом, Конторой, Соединенными Штатами. В мире с богом, сатаной ивселенной. И если он до сих пор не был в мире с самим собой, то лишь оттого,что миссия его пока не окончилась... За его спиной много удачных дел – на немнемало почетных шрамов. Неважно, что люди отворачиваются от него со страхом иотвращением. Неважно, что он потерял глаз во Вьетнаме. Сколько ему платят –также неважно. Большую часть денег он тратил на ботинки. Он очень любилботинки. (Его отца похоронили босым. Кто-то украл мокасины, приготовленные дляпохорон.)

Если не считать ботинок, Джон Рэйнберд интересовался двумпроблемами. Одна из них – смерть. Его собственная смерть, разумеется. Он готовилсяк ее неизбежности не менее двадцати лет. Иметь дело со смертью – единственноепостоянно занятие, в котором он преуспел. Становясь старше, он интересовалсясмертью все больше и больше, подобно художнику, все более интересующемусяинтенсивностью и уровнем света, писателю, занятому характерами и оттенкамисмысла, которые он познает на ощупь, словно слепой, Читающий по шрифту Брайля.Его больше всего интересовал уход... сам отлет души... уход из тела, из того,что люди считают жизнью, и переход в какое-то другое состояние. Что ты долженчувствовать, когда уходишь навсегда? Кажется ли это сном, от которого тыочнешься? Ждет ли там дьявол из христианской религии, готовый проткнуть твоювопящую душу вилами и потащить ее в ад, словно кусок мяса на вертеле? Ощущаешьли ты радость? Знаешь ли ты, что уходишь? Что видят глаза умирающих?

Рэйнберд надеялся, что получит возможность узнать все сам. Вего профессии смерть зачастую наступала быстро и неожиданно. Мгновенно. Оннадеялся, что у него будет время подготовиться к собственной смерти и всепрочувствовать. В последнее время он внимательно, с надеждой найти тайну вглазах, всматривался в лица людей, которых убивал. Смерть очень интересовалаего.

Его также интересовала маленькая девочка, которая такзаботила всех. Эта Чарли Макги. Как считал Кэп, Джон Рэйнберд имел смутноепредставление о семействе Макги и ничего не знал о «лот шесть». На самом делеРэйнберд знал почти столько же, сколько сам Кэп, – что определенно обрекло быего на ликвидацию, догадайся Кэп об этом. Они подозревали, что девочка наделенаспособностью или потенциальной способностью излучать энергию. А может быть, унее еще куча других способностей. Он хотел бы встретиться с девочкой,посмотреть, что это за способности. Знал он также о том, что Макги обладал, пословам Кэпа, «потенциальной силой внушения», но это не волновало ДжонаРэйнберда. Он еще не встречал человека, способного внушить что-нибудь емусамому.

«Кто сообразительней» кончилось. Начались неинтересныеновости. Джон Рэйндберд сидел, ничего не ел, не пил, не курил, очищенный иопустошенный, ожидая, когда подойдет время для убийства.

***

Несколько ранее в тот день Кэп беспокойно размышлял о том,как бесшумно двигается Рэйнберд. Доктор Уэнлесс его не услышал. Он очнулся отглубокого сна, потому что чей-то палец щекотал его под носом. Проснулся иувидел склонившееся над кроватью чудовище из кошмара. Один глаз мягкопоблескивал в свете лампы из ванной, которую Уэнлесс всегда оставлял гореть,ночуя вне дома. На месте второго глаза зияла дыра.

Уэнлесс открыл было рот, чтобы закричать, но Джон Рэйнбердодной рукой зажал ему нос, а другой закрыл рот. Уэнлесс задергался.

– Ш-ш-ш, – сказал Рэйнберд. Он произнес это умиротворенно иснисходительно, как говорит мать ребенку, меняя пеленки. Уэнлесс задергалсясильнее.