– Хотите жить – не шевелитесь и молчите, – сказал Рэйнберд.

Уэнлесс взглянул на него, изогнулся разок и затих.

– Будете вести себя смирно? – спросил Рэйнберд. Уэнлесскивнул. Лицо его наливалось кровью. Рэйнберд убрал руки – Уэнлесс стал хриплохватать воздух. Из одной ноздри вытекала тонкая струйка крови.

– Кто... вы... Кэп... послал вас?

– Рэйнберд, – угрожающе сказал он. – Да. Кэп послал меня. Втемноте глаза Уэнлесса казались громадными. Он облизал губы. Лежа в постели сосбитыми вокруг костлявых коленей простынями, он выглядел самым старым ребенкомв мире.

– У меня есть деньги, – быстро зашептал он. – Счет вшвейцарском банке. Куча денег. Все ваши. Рта не раскрою. Клянусь богом.

– Не нужны ваши деньги, доктор Уэнлесс, – сказал Рэйнберд.Уэнлесс уставился на него, левый угол рта опустился в чудовищной ухмылке, левоевеко закрыло глаз и дрожало.

– Если хотите остаться живым после восхода солнца, – сказалРэйнберд, – побеседуйте со мной, доктор Уэнлесс. Прочитайте мне лекцию. Семинардл одного. Я буду внимательным, хорошим слушателем. И награжу вас жизнью,которую вы проведете вдали от глаз Кэпа и Конторы. Понимаете?

– Да, – хрипло отозвался Уэнлесс.

– Согласны?

– Да... но что?..

Рэйнберд положил два пальца на губы доктора Уэнлесса, и тотмигом умолк. Его костлявая грудь быстро поднималась и опускалась.

– Я произнесу два слова, – сказал Рэйнберд, – и вы начнетесвою лекцию. Включите в нее все, что знаете, все, о чем подозреваете, все вашитеоретизирования. Вы готовы услышать эти два слова, доктор Уэнлесс?

– Да, – кивнул доктор Уэнлесс.

– Чарлина Макги, – сказал Рэйнберд, и доктор Уэнлессзаговорил. Сначала он медленно выдавливал слова, затем они полились быстрее. Онрассказал всю историю испытаний «лот шесть» и того, главного эксперимента.Многое из рассказанного Рэйберд знал, но Уэнлесс добавил кое-что новое.Профессор повторил всю проповедь, прочитанную в то утро Кэпу. Рэйнбердвнимательно слушал, иногда хмурясь, слегка похлопывая руками, хихикая надметафорой Уэнлесса относительно обучения туалету. Это поощрило Уэнлессаговорить быстрее; когда же он, как все старики, начал повторяться, Рэйнбердснова наклонился и снова одной рукой зажал ему нос, а другой закрыл рот.

– Извините, – сказал Рэйнберд.

Уэнлесс извивался и бился, как рыба, под тяжестью Рэйнберда.Тот надавил сильнее. Когда Уэнлесс стал затихать, Рэйнберд быстро убрал руку,зажимающую нос. Настоящее дыхание доктора походило на шум воздуха,вырывающегося из шины, проколотой большим гвоздем. Глаза вращались в орбитах,как у перепуганной лошади... и все же в них трудно было что-нибудь разглядеть.

Рэйнберд схватил доктора Уэнлесса за воротник пижамы исдвинул на край постели, чтобы свет из ванны светил ему прямо в лицо. И сновазажал доктору нос.

Мужчина, если перекрыть доступ воздуха в легкие и он лежитбез движения, иногда может прожить до девяти минут без необратимых последствийдля мозга; женщина, при несколько большем объеме легких и немного лучшей системевыделения углекислого газа, может протянуть десять или двенадцать минут.Конечно, борьба и страх значительно сокращают время выживания.

Доктор Уэнлесс бился сорок секунд, затем его попыткиспастись ослабели. Он сильно бил руками по гранитной маске, заменявшей ДжонуРэйнберду лицо. Притуплено барабанил пятками по ковру на полу. Пустил слюну вмозолистую ладонь Рэйнберда. И настал тот самый момент.

Рэйнберд наклонился вперед, с детским нетерпением изучаяглаза Уэнлесса.

Но было все то же, всегда одно и то же. Из глаз, казалось,исчез страх, вместо него в них появилась озадаченность, не удивление, непонимание или благоговейный страх – просто озадаченность. На какое-то мгновениедва озадаченных глаза уставились на единственный Джона Рэйнберда, и Рэйнбердзнал, что эти глаза видят его. Неясно, все более расплывчато, по мере того какдоктор уходил все дальше и дальше, но его видели. Затем ничего не осталось,кроме остекленевшего взгляда. Доктор Джозеф Уэнлесс больше не находился в отеле«Мэйфлауэр». Рэйнберд сидел на кровати рядом с куклой человеческого роста.

Он был неподвижен, одна рука все еще закрывала рот куклы,друга крепко зажимала его ноздри. Полная уверенность не помешает – пустьпройдет еще минут десять.

Он думал о том, что рассказал ему Уэнлесс о Чарлине Макти.Возможно ли, чтобы ребенок обладал такой силой? Он полагал, что это возможно. ВКалькутте он видел, как человек прокалывал себя ножами – ноги, живот, грудь,шею, – затем вытаскивал ножи, не оставляя ран. Оказалось, что это возможно. И,конечно, интересно.

Он думал обо всем этом, но поймал себя на мысли: чтопочувствуешь, убивая ребенка? Сознательно он никогда этого не делал (хотяоднажды подложил бомбу в самолет, бомба взорвалась, убив шестьдесят семьчеловек на борту, и возможно, среди них были дети, но это не одной то же, тобыло безлично). Его профессия не часто требовала убийства детей. Контора, вконце концов, не террористическая организация, как бы ни хотелось некоторым,скажем, некоторым слюнтяям в конгрессе, считать так. Они, в конце концов, –научное учреждение. Может, с ребенком все будет по-другому? В конце можетпоявиться другое выражение в глазах, что-то другое, а не озадаченность,опустошающая и – да, да – так печалящая его.

Возможно, в смерти ребенка он отчасти откроет для себя то,что ему так хочется знать.

Именно такого ребенка, как эта Чарлина Макги. – Моя жизнькак пряма дорога в пустыне, – негромко сказал Джон Рэйнберд. Он внимательнопосмотрел в мутные голубые кусочки мрамора, бывшие недавно глазами доктораУэнлесса. – Но твоя жизнь никуда больше не ведет, мой друг... мой добрый Друг.

Он поцеловал Уэнлесса сначала в одну щеку, потом в другую.Затем вытащил на кровать и набросил на него простыню. Она опустилась мягко,словно парашют, и облегла его торчащий, теперь уже неподвижный нос.

Рэйнберд вышел.

Ночью он думал о девочке, способной якобы возжигать пламя.Он много думал о ней. Ему хотелось знать, где она находится, что думает, какиевидит сны. Он испытывал к ней подобие нежности, стремление защитить ее.

Минуло шесть часов утра – он засыпал, уверенный: девочкабудет его.

Энди и Чарли Макги добрались до коттеджа у Ташморского озераспуст два дня после пожара на ферме Мэндерсов. Начать с того, что «виллис» былдалеко не в лучшей форме, а поездка по грязи через лесные дороги, указанные имИрвом, не принесла ему пользы.