Ольга не могла понять, как это она сморилась сном настолько, что даже не слышала, как неизвестный человек забрал Женю. Подкрался к задремавшей женщине и унес ее безмятежно спавшее дитя! И Женя не вскрикнула, даже не пискнула. Ольга услышала бы, конечно, услышала бы, если бы малышка подала голос. Но Женя сразу после кормления уснула накрепко, да и у самой Ольги глаза словно бы склеились, едва она присела в тени на мягкую траву. Казалось, вот только что смежила веки – и вдруг подхватилась, огляделась испуганно… И почувствовала ужас, которого не испытывала никогда раньше.

Она потеряла своего ребенка… Ей была доверена Женечка… Она была единственной радостью, и теперь впереди только ужас, ужас и пустота!

Напрасно было выспрашивать у Фаины Ивановны и Зинаиды, известно ли им хоть что-то. Обе только небрежно пожали плечами да бросили вскользь, что видели какую-то чумазую цыганку как раз в то время, когда Ольга находилась с Женей на лужайке. Фаина Ивановна и ее домработница были уверены, что именно она забрала ребенка.

– Почему же вы не вышли? Почему не прогнали ее? – в отчаянии закричала Ольга.

Обе поглядели равнодушно:

– Да откуда мы знали, что ты свою девчонку проспишь?

Она опрометью кинулась в овраг, где две или три ночи подряд горели цыганские костры. Однако там остались только черные выжженные проплешины среди вытоптанной травы.

Цыгане исчезли. И с ними исчезла Женя…

Ольга вернулась ни с чем.

– В милицию… – бормотала она. – Я пойду в милицию…

– В милицию? – насторожилась Фаина Ивановна. – Ну-ну… А когда тебя спросят, откуда ты взяла ребенка, что скажешь?

Ольга оторопела. Значит, они не поверили, что Женя ее дочь… Конечно! Кого Ольга собиралась обмануть? Мужчину, который лишил ее девственности, и его хитрющую тетку?

Где взяла ребенка… Ольга даже себе не могла ответить на этот вопрос. То есть она помнила обочину Сретенки, лежащий на траве аккуратный сверток, перевязанный розовой лентой… Но если так, получалось, она просто-напросто нашла в кустах чужого ребенка и присвоила его?

Сама Ольга всем существом своим знала и чувствовала, что дело обстоит иначе, что Женя ей кем-то поручена, – более того, их жизни и судьбы неразрывно связаны, они должны быть всегда вместе! – но как она сумеет объяснить это незнакомым людям, если даже себе не может объяснить?!

Ольге все сделалось безразлично, все немило, ненужно. Фаина Ивановна пыталась как-то утешить, твердила, мол, нет худа без добра, теперь Ольга не будет так связана, теперь заживет в свое удовольствие… Ольга не понимала, о чем вообще идет речь, о каком удовольствии. Она совершенно не знала, что делать. Словно в поисках какого-то утешения, припала к Жениным вещам, перебирала их, снова и снова задаваясь вопросом, кто собрал их так заботливо, словно снаряжал ребенка в дальний нелегкий путь… В котором девочку должна была сопровождать Ольга Зимина.

И не выполнила свой долг…

Как теперь жить?!

И над этими вещами Ольга вдруг принялась плакать, да так отчаянно, что эти рыдания совершенно лишили ее сил. Вдруг забылась крепким сном, уткнувшись лицом в распашонки и пеленки, и внезапно выплыло из каких-то туманных бездн женское лицо, окруженное волной темно-русых волос. На щеке у женщины была родинка – рядом с печально сжатым ртом. Эту женщину Ольга совершенно точно никогда раньше не видела, однако в разлете темных тонких бровей почудилось что-то знакомое, и в нежном очерке губ – тоже. И эта родинка – точно такая, как у Жени…

Незнакомка настойчиво смотрела на Ольгу, губы ее не шевелились, однако Ольга отчетливо расслышала глубокий, грудной голос: «Найди ее! Найди и больше не расставайся с ней! Она близко! Иди и найди мою дочь!»

Ольга вскинулась.

Рядом с ней, свернувшись клубком, крепко спал котенок Филька.

Было раннее утро. Рассвет едва брезжил.

Дом еще спал, даже Зинаида не начинала колготиться на кухне.

Ольга взглянула на вещи Жени, к которым прижималась во сне, словно к теплому, живому существу, и слабо улыбнулась.

Безнадежность и страх, терзавшие ее накануне, исчезли.

Она аккуратно сложила рубашонки-распашонки в рюкзак, сунув туда же оставшиеся деньги. Старый фанерный чемоданчик, куда убрала свои вещи, поставила в угол.

Сейчас он ей только помешает. Может быть, Ольга за ним когда-нибудь вернется, если найдет Женю. А если нет… ей никакие вещи больше не понадобятся, потому что все равно жизни ей не будет!

Филька проснулся и таращился встревоженно. Разинул розовую пасть, зевнул, спрыгнул с кровати и принялся тереться об Ольгины ноги.

Она шикнула котенку, надела пальто: утра стояли прохладные! – перекинула через плечо лямку рюкзака и, держа в руках баретки, осторожно вышла из комнаты. Спустилась по лестнице и свернула на кухню. Не хотелось возиться с входной дверью – еще громыхнет невзначай засов! Она сама не понимала, почему должна уйти именно сейчас и почему должна сохранить свой уход в тайне! Но знала, что должна поступить именно так.

Открыла окно и выбралась из него в укромный закуток между забором и улицей.

Следом что-то легко шумнуло. Ольга испуганно оглянулась и увидела Фильку, который выпрыгнул вслед за ней из окна.

Ну, его можно не бояться…

Она обулась, сделала несколько шагов и оглянулась. Филька мчался вслед. Когда Ольга приостановилась, он забежал вперед и принялся жаться к ее ногам, глядя снизу вверх и жалобно мяукая, словно просил взять его с собой.

Ольга вспомнила, как ластился Филька к Жене, как она улыбалась при виде его, и не выдержала: подхватила котенка на руки и спрятала на груди.

Филька приткнул влажный нос к ее шее и громко замурлыкал.

– Ну, бежим! – шепнула ему Ольга и в самом деле понеслась со всех ног.

Путь, который предстояло преодолеть, был словно бы прочерчен перед ней. Однако Ольга боялась, что кто-нибудь из соседей, невзначай глянув в окно, увидит, как она уходит с рюкзаком, примет за воровку и поднимет шум. Поэтому пошла не вверх по переулку, к мосту через овраг, а вниз, к Лыковой дамбе, затем поднялась по ней на улицу Свердлова и, перебежав ее, по Октябрьской, вдоль трамвайной линии, через Черный пруд, вышла на Ошарскую. Сначала хотела сократить путь – пробежать извилистой тропкой, протоптанной между низенькими домишками, – однако собаки проснулись и стали побрехивать, поэтому Ольга смирила сердце, которое от нетерпения готово было выскочить из груди, и прошла в обход – улицей Фигнер до поворота на Мистровскую.

Здесь, почти на углу, стоял в глубине небольшого садика каменный особнячок. Ольге почудилось нечто-то сказочное в его очертаниях и в белых и бледно-сиреневых душистых облаках, реявших над ним.

Подкралась к калитке низкого забора, прислушалась… и задрожала, услышав детский плач, доносившийся из дома.