Элиас замечал все это отстраненно, краем сознания, пока подхватывал на руки падающую девушку, от которой фонило кровью.

У нее была рана на голове.

И да, она снова не приняла антидот.

Бешенство, заполонившее его сознание, смешалось с чудовищным голодом, таким же, какой он испытывал в последний раз, когда чувствовал запах ее крови. Только сейчас все было многократно хуже. Запах крови оказался повсюду.

Насыщенный, пряный, жгущий легкие...

- Простите, господин, - еще ниже склонил голову Шантер.

Элиас больше не видел его глаз. Но он знал, что они все также наполнены страхом.

Впрочем, один из сынов дома Красного лезвия явно боялся недостаточно…

Элиас осторожно прижал Меланию к себе так, что бесчувственная девушка уронила голову ему на плечо, и повернулся к склоненному вампиру.

В ушах древнего стучало. Виски сдавило, по венам тек концентрированный гнев.

Но, сжав зубы, он просто сказал, с трудом управляя голосом, ставшим вдруг чужим:

- Встань.

Шантер поднялся с колен и прямо взглянул в глаза тому, кто был многократно сильнее.

И все же он не боялся…

Уголок губ Элиаса дернулся в ярости.

Шантер был приближенным Анджея, одного из шестерки древних. И явно чувствовал себя неприкосновенным именно по этой причине.

Впрочем, мерзавец был не так уж неправ. Причинить ему вред означало нанести оскорбление самому Jarteigh Dunder, Красному лезвию.

- Я приношу свои извинения, господин, - проговорил Шантер, не отводя взгляда. - Эта женщина напала на меня. Я защищался. Она сильная некромантка.

- Вот как? - тихо проговорил Элиас, с трудом сдерживая рычание в голосе. Внешне он оставался спокоен, как могильная плита. Но каких усилий ему это стоило!

Шантер ничего не замечал.

- Да, господин, - кивнув, сказал высший, почувствовав еще большую уверенность от того, что его никто не наказывает. - Эта хитрая ведьм… некромантка применила заклятье “Создание нежити”. Против меня никогда не применяли ничего подобного. И как ни странно, заклятье сработало. Мне едва удалось подавить трансформацию внутри, но колдовство уже затронуло печень, легкие и желудок.

Вампир положил руку на грудь и сморщился. Элиас взглянул внимательнее на его внутренние структуры и действительно заметил, что печень, легкие и желудок больше не подпитываются собственной Тьмой вампира. Без магии они начали разлагаться, как у обычного трупа. В них не поступала кровь, они не перерабатывали ее и не поддерживали организм.

Это означало, что до тех пор, пока его тело не восстановится, он даже не сможет питаться. Желудок не примет пищу.

Элиас чуть повернул голову в сторону, коснувшись взглядом спины некромантки, что повисла на нем так, словно просто спала. Он вдруг почувствовал к слабой девушке невольное уважение. Далеко не каждый некромант сможет достать высшего вампира. Пусть даже это временная и неполная победа.

В этот момент он случайно дотронулся щекой до ее мягких, распущенных волос и дернулся, сильнее ощутив запах крови. Хотя казалось, что сильнее уже невозможно.

Резко отвернув голову, он вновь посмотрел на Шантера и медленно заговорил:

- Ты привел мою женщину в темный переулок…

Глаза Шантера раскрылись шире. Он явно не ожидал, что его все же постигнет какое-то наказание.

- Ты собирался укусить ее… - еще более спокойным голосом произнес Элиас, но, похоже, несмотря на внешнюю безобидность происходящего, высший вампир начал понимать: вот-вот случится нечто ужасное. Именно поэтому он вдруг замотал головой и поднял ладони в защитном жесте.

- А затем ты ударил ее, - невозмутимо продолжал Элиас.

- Я не хотел, это вышло случайно! - взвизгнул Шантер, и вся его самоуверенность развеялась, как пыль.

Он все понял...

- Твое последнее слово, - не обращая внимания на увещевания вампира, негромко произнес древний.

Шантер побелел настолько, что, казалось, вот-вот станет совсем прозрачным.

- Прошу, доложите о моем проступке Красному лезвию, я понесу наказание от своего главы! - почти прокричал он. - Вы не можете просто… я высший!!!

А в следующий миг дернулся, чтобы исчезнуть в тенях.

Вампиры двигаются очень быстро. Высшие вампиры и вовсе неуловимы.

Но не для древних.

Элиас выбросил правую руку вперед с такой скоростью, что движение было незаметно простому глазу. Он схватил хрипящего Шантера за горло, приподнял и немного повернул к себе лицом.

В белую плоть впились острые когти, которые уже так давно просились на волю от ярости, переполнявшей древнего.

- Я услышал твое последнее слово, - спокойно сказал Элиас, глядя в выпученные глаза высшего вампира.

А затем сжал кисть.

Шея Шантера разорвалась в тот же миг, голова отделилась от тела, а затем и то, и другое упало на грязные каменные плиты, стремительно изменяясь. Кровь брызнула из вен и артерий, пачкая переулок. Но Элиас знал, что совсем скоро она вместе с прочими останками вампира превратится в прах, которым по сути он и являлся. Уже через несколько десятков минут от тела ничего не останется, и никто из людей не узнает о том, что здесь произошло.

Однако он все же провел ладонью над грязной мясной грудой, призывая Тьму состарить останки мертвеца.

Магия, всегда разлитая в воздухе вокруг, откликнулась мгновенно безо всяких заклятий. Высшим, а особенно древним вампирам не нужны были специальные формулы и слова. Тьма составляла саму их суть, а потому повиновалась беспрекословно.

Черные потоки силы вонзились в то, что осталось от Шантера, стремительно иссушая плоть и кровь. Не прошло и пары секунд, как на месте, где он только что лежал, не было уже даже одежды. Только крупная гора пыли и тлена.

После этого Элиас развернулся, подхватил девушку на руки и спокойно пошел прочь так, словно ничего особенного и не произошло.

Впрочем, далеко уйти ему не удалось.

Все то короткое время, пока впереди на пустынной дороге не мелькнула тень некромобиля и пространство не разорвало визгом шин, Элиас пытался решить, что делать с девушкой.

Вести ее к себе - самая глупая идея, которая только могла прийти в голову. Но именно об этом он непрестанно и думал, плотно стиснув челюсти, и вдыхая пьянящий запах крови некромантки.

Все, о чем мог размышлять древний, концентрировалось вокруг девушки и аромата, который настолько путал сознание, что Элиас не узнавал сам себя.

Он хотел ее. Он желал ее даже больше, чем ощутить вкус обычной человеческой пищи, которую не чувствовал уже пять сотен лет.