— А это-то ты откуда знаешь? — недоверчивоосведомилась Лола.

— Если бы он нашел деньги или драгоценности, ему непришлось бы тащить эти чемоданы, он вышел бы из квартиры налегке.

А так ему пришлось набивать чемоданы шубами и другимиобъемными вещами…

Действительно, старичок, словно подтверждая Ленины слова,поднатужился и потащил чемоданы к оставленной по другую сторону дома машине.

Вдруг из-за угла выскочила коренастая тетка в синейформенной куртке с надписью «ВОХР» на рукаве.

— Стой, ворюга! — завопила она, бросаясь наперерезпрофессору и на бегу расстегивая болтающуюся на поясе кобуру. — Стой,стрелять буду! А я-то смотрю, вроде приличный человек.., и не подумала на него!Хорошо, камера сработала!

— Вот, Лола, живая иллюстрация популярного тезиса, чтоворовать нехорошо! — проговорил Маркиз, с интересом наблюдая за развитиемсобытий. — А особенно нехорошо воровать по мелочи, да при этом ещепопадаться…

— Ага! — воскликнула Лола, блестя глазами. —Не ты ли только что расхваливал этого старого придурка, приводя его как примерловкости и артистизма?

— Я был не прав, — кротко согласился Леня и вдругвыжал сцепление.

Тетка-охранница наконец расстегнула кобуру. Склифасовичвыронил чемоданы и собрался поднять руки, но вместо табельного оружия из кобурывыпал пакет с бутербродами.

— Стой, не уйдешь! — нисколько не смутившись,завопила тетка и прибавила ходу.

— Бросай чемодан, дед! — крикнул СклифасовичуЛеня, подруливая к нему и распахивая заднюю дверцу своей машины.

— Ни за что! — выкрикнул тот и зашвырнул один изчемоданов на заднее сиденье.

— Попадешься, на себя пеняй! — рассердился Маркизи начал набирать скорость.

— Стой, ворюга! — истошно вопила вохровка и ужеухватилась за второй чемодан.

Только тогда Склифасович выпустил его из рук и впрыгнул вЛенину машину.

— Ну ты и упорный, — проговорил Леня, отрываясь оттетки.

— Дело принципа, — проговорил старик,отдышавшись. — Ни один день настоящего мастера не должен пройти впустую!

— Леня, зачем ты подобрал этого старогоскупердяя? — поинтересовалась Лола.

— Ну, знаешь.., в каком-то смысле мы с ним коллеги, ивообще, понимаешь, с детства уважаю старость. Хотя еще раз повторю — крастьгрешно! Вот зачем вы утащили у бедной женщины последнюю норковую шубу? —поинтересовался Маркиз, заметив мех, высунувшийся из приоткрывшегося чемодана.

— Последнюю? — возмущенно воскликнул«профессор». — Да у нее там этих шуб столько грузовик подгонять нужно! Инорковые, и собольи, и шиншилловые.., она и не заметит, что их стало меньше! Амне на старость пособие., так сказать, персональный пенсионный фонд!

— Вот видишь, Лола, — рассудительно проговорилМаркиз. — Мы с господином Склифасовичем действительно почти коллеги! Онтоже обчищает только богатых!

— А откуда вы, молодой человек, знаете мое имя? —забеспокоился Склифасович.

— А вот это, уважаемый профессор, совсем другаяистория, как говаривал Ганс Христиан Андерсен! Лучше мне скажите: зачем вырегулярно посещаете доктора Неврозову?

— А что? — удивленно переспросил старик. Имеюправо! В моем возрасте хорошие зубы это залог здоровья! Кроме того, — онзаметно смутился. — Она такая приятная женщина.., с ней можно поговоритьоб искусстве, об опере…

— С бормашиной во рту? — удивился Маркиз.

— Нет, отчего же.., бывают перерывы… кстати, вот здесьвы меня можете высадить. И Склифасович подтянул к себе отбитый в неравном боючемодан.

— Прощайте, милейший! — сказал Леня. Жаль, что ятак и не успел внушить вам мысль, что красть нехорошо. Но, как говорится,горбатого могила исправит!

— Типун вам на язык! — поспешно сказал фальшивыйпрофессор. — Целую ручки даме!

— Еще чего! — фыркнула Лола.

У Лизы Канарейкиной было одно совершенно невинное увлечение.

Она любила мерить дорогую, красивую одежду. , Лиза приходилав какой-нибудь бутик или просто дорогой магазин на Невском, на Московском илина Литейном, брала со стоек несколько платьев и костюмов, удалялась впримерочную кабинку…

Только там она была счастлива.

Лиза надевала платье от Прадо или костюм от Макс-Мара,вертелась перед высоким зеркалом и представляла, что она — вовсе не она, тоесть именно она, Лиза Канарейкина, но в то же время совсем другая девушка. Нескромная, бледная продавщица из круглосуточного магазина в спальном районе, а,допустим, диктор на телевидении или знаменитая певица, ее узнают на улицах, ейаплодируют полные залы, у нее просят автографы.., за ее спиной шепчутся: Вывидели, кто это? Это Канарейкина!

Как, неужели та самая Канарейкина?

Или она замужем за крупным бизнесменом, у нее огромныйзагородный дом, роскошная машина.., она устраивает великолепные приемы,приглашает на них известных, популярных людей.., и носит только такую одежду —дорогую, красивую, модную.

Она смотрела на свою прежнюю одежду, и чувствовала себяЦаревной-лягушкой, сбросившей лягушачью кожу.

Ее короткое счастье обычно прерывали продавщицы.

Они тряслись над своим товаром, беспокоились, чтобы кто-нибудьне украл или не испортил его, и поэтому следили за невзрачной девицей,набравшей в примерочную кучу баснословно дорогих платьев.

— Девушка, ну как, что-нибудь подошло? —спрашивала продавщица, бесцеремонно заглядывая в кабинку.

Лизе приходилось сбрасывать очарование мечты и отвечать,пытаясь сохранить лицо:

— Ничего не подошло! Все безобразно велико.

— Тогда я заберу, — говорила продавщица с плохоскрытым презрением. — Это нужно другой покупательнице.

Никакой другой покупательницы не было в зале, но Лизавысокомерно кивала, переодевалась в свой скромненький дешевый костюмчик ипокидала бутик с царственным выражением случайно заглянувшей на свалкуаристократки.

И старалась больше не заходить в этот магазин.

К счастью, таких бутиков и магазинчиков в нашем городе оченьмного, и можно ходить по ним долгие годы, ни разу не заходя в один и тот же.

Вот и в этот день Лиза зашла в небольшой магазинчик наВладимирском проспекте, в котором не бывала еще ни разу.

И сразу же ее охватило знакомое волнение.

На хромированных стойках висели чудесные, фантастическиевещи.

Ей хотелось коршуном броситься на эту роскошь, схватить ее вохапку и мерить, мерить, мерить.., но она придала своему лицу выражениепресыщенной скуки и медленно, неторопливо приблизилась к стойкам, двумяпальчиками прикоснулась к дивному платью из лиловой органзы на темнойподкладке. В глаза бросился розовый ценник — восемьсот пятьдесят у, е.