Уэс молчал, хотя ясно было, что он слушает.

– Я пробежала примерно полмили и вдруг увидела папу, он лежал на тротуаре.

Я чувствовала на себе взгляд Уэса, но знала: если повернусь и встречусь с ним глазами, то не скажу больше ни слова, так что продолжала говорить, глядя прямо перед собой. Наши шаги звучали в унисон. Продолжай, сказала я себе.

– Сперва до меня даже не дошло, понимаешь? В смысле, я не сразу поняла, что случилось, хотя все было перед моими глазами.

Слова приходили сами, слишком быстро, и я была уже не в силах их остановить, слишком долго я об этом молчала.

– Потом я побежала к нему. Быстрее, чем когда-либо. Наверное, из-за адреналина. Никогда в жизни так быстро не бегала.

Я слышала только наши с Уэсом шаги в темноте и свой голос.

– Там стоял какой-то мужчина. Просто случайный прохожий, шел в магазин. Пытался оказать папе первую помощь, но, когда я оказалась рядом, он уже понял, что все кончено. Приехала «Скорая», и мы помчались в больницу. Было уже слишком поздно.

Вот я все и рассказала. Я тяжело дышала, словно пробежала милю за пять минут, и на секунду почувствовала, что теряю равновесие, как будто, оставив эту историю позади, утратила почву под ногами. Горе может быть не только невыносимым грузом, но и якорем. Ты привыкаешь к тяжести, и она тянет тебя к земле.

– Мейси, – тихо проговорил Уэс.

– Не надо, – я не дала ему закончить, боясь очередного «мне так жаль» или чего-то подобного. Мне не хотелось это слышать, особенно сейчас, особенно – от него. – Пожалуйста…

Внезапно впереди, с другой стороны холма, показался ослепительный желтый свет, и дорогу пересекли наши тени. Мы оба прищурились, Уэс прикрыл глаза рукой. Послышался мощный рев двигателя, но нам казалось, что прошла целая вечность, прежде чем машина остановилась рядом с нами.

– Эй! – раздался громкий мужской голос. – Вас подвезти, ребятки? Что вы здесь делаете?

После яркого света я не могла рассмотреть лицо нашего спасителя.

– Бензин кончился, – пояснил Уэс, – где тут ближайшая заправка?

Мужчина махнул рукой в ту сторону, откуда мы пришли:

– Примерно в трех милях отсюда. А где ваша машина?

– Мы прошли две мили с той стороны, – ответил Уэс.

– Ладно, садитесь, – мужчина открыл дверь, – подвезу. Я здорово испугался, когда вдруг увидел вас на дороге. Подумал, это олень или еще кто.

В салоне пахло сигарами и машинным маслом. В свете приборной панели я различила профиль водителя: светлые волосы, нос с горбинкой. Он вел машину медленно, почти как Берт: удивительно, что мы не заметили его издалека. Он появился ниоткуда, словно упал с неба.

Откинувшись на сиденье, я почувствовала, как неровно стучит мое сердце. Я не могла поверить, что все-таки смогла рассказать эту историю. Теперь у меня не получится аккуратно завернуть ее и положить на место, где она так долго пролежала. Обратного пути нет. Что бы ни случилось, я навсегда запомню Уэса, ведь именно он помог мне собраться с силами и сам стал частью моей жизни.

– Ваш? – спросил мужчина, посмотрев на нас в зеркало заднего вида, когда мы проехали мимо стоящего на обочине фургона.

– Да, сэр, – ответил Уэс.

– Ну да, откуда вам было знать, – сказал водитель, и я не совсем понимала, что он имеет в виду, пока через минуту за холмом не показались огни заправки. Неоновая вывеска в окне весело подмигивала: «Открыто».

– Вы и понятия не имели, как она близко, – добавил мужчина.

– Это уж точно, – вздохнул Уэс.

Когда мы подъехали к станции, я хотела поймать его взгляд, что-то сказать, но он быстро выбрался из машины и подошел к багажнику, где у водителя лежала канистра. У меня над головой переливались флуоресцентные огни, наш спаситель зашел в магазин за сигаретами, а Уэс стоял спиной ко мне, наливал бензин и следил за щелкающими цифрами. Потом я повернула голову и увидела, что он смотрит на меня. Собрав остатки мужества, я решила: будь что будет. Стоило мне сказать что-то личное Джейсону, и он отстранялся. Я была готова к тому, что это повторится опять. Но, посмотрев на Уэса, я увидела лишь знакомые черты и лукавую улыбку. Он помахал, чтобы я опустила стекло, и крикнул:

– Эй!

Я ждала, что он скажет. Какими словами попытается исправить то, что уже никогда не исправить?

– Я придумал, – улыбнулся он. – На «к».

Я заморгала.

– Что?

– Картофельный салат! И не вздумай говорить, что это не еда, я тебе докажу.

Я улыбнулась:

– Не спорю, это подходит.

Счетчик остановился, он повесил шланг и закрутил крышку канистры.

– Тебе взять что-нибудь?

Я покачала головой, и он направился к магазину. Тут у меня зазвонил телефон.

– Ал…

– Где вы?! – орала Кристи сквозь музыку и громкие голоса. – Вы хоть понимаете, как мы волновались?! Моника так расстроилась, что я не могу ее успокоить…

– У нас закончился бензин, – сказала я, отодвинув трубку подальше от уха. – Я оставила тебе сообщение. Мы застряли посреди дороги.

– Сообщение? Я не получала никакого… – Пауза, свидетельствующая о том, что Кристи впервые за все время проверяет входящие. – А, ясно. Господи! Где вы сейчас? С вами все в порядке?

– Да, нас подвезли, и мы заправляемся.

– Ох, слава богу!

Я услышала, как она, прикрыв телефон ладонью, передала новость Монике, и не удержалась от улыбки, представив, с каким скучающим выражением та ее выслушивает.

– Ладно, – Кристи вернулась к разговору, – на вашем месте я поехала бы прямо домой. Вечеринка – полный отстой, ни одного нормального парня.

– Обидно. – Я посмотрела на Уэса, который расплачивался на кассе.

– Да нет, все хорошо. Однажды я покажу тебе необыкновенного парня, Мейси, правда. Они существуют, поверь мне!

– Не волнуйся, – отозвалась я, – верю.

Мама была вся на нервах.

Честно говоря, в последние месяцы это стало ее привычным состоянием. Я не могла вспомнить, когда видела ее отдохнувшей и расслабленной. Она без конца строила планы, одновременно обдумывая полдюжины неотложных дел и еще столько же не таких срочных.

Когда-то мама умела расслабляться, как никто другой, – могла часами сидеть на задней террасе пляжного домика в обшарпанном деревянном кресле и смотреть на океан, не держа в руках ни газеты, ни книги. Она не отрываясь смотрела на линию горизонта, полностью поглотившую ее внимание. Может быть, именно за это блаженное ничегонеделание она так любила отдых на побережье, где весь ее мир сужался до ритмичного шума прибоя.