— А ты?

— Я первая спросила, — улыбнулась невольно, но тут же стала серьёзной.

— Не поверишь, встречаю рассвет. — И не отдавая отчета своим действиям, осторожно прикоснулся к её губам. Юля взглянула на него затравлено, и резко обхватила холодными пальцами крепкое запястье.

— Не надо-о-о… — прошептала умоляюще, пытаясь сбросить с лица мужские пальцы, и Вала словно окатило огненной лавиной, обдало каким-то неведомым доселе мощным жаром. Будто лопнуло что-то внутри, дыхание сперло грудь, а в серебристых глазах разлилась такая темная бездна, что стало страшно в неё смотреть.

Юля прикрыла глаза, избегая зрительного контакта, и неосознанно потерлась щекой о слегка шероховатую ладонь. Вал опустил свободную руку на её талию и настойчиво прижался к трепещущему телу. Лаская нежную кожу щеки, неспешно очертил контур скулы, обхватил рукой затылок и, как и мечтал до этого, зарылся пальцами в густую массу волнистых волос.

С её губ сорвался тихий стон, вызвав на его губах победную улыбку. Какая же она всё-таки отзывчивая, нежная, трепетная. Запрещённая и такая желанная одновременно.

Даже в самых дерзких фантазиях не мог представить подобное: что поддастся ему, не оттолкнет. Что будет с упоением прислушиваться к его дыханию и вздрагивать от малейшего прикосновения.

— Болит? — с небывалой нежностью прижался подушечкой большого пальца к неглубокой ранке, желая заглянуть в зелёные глаза.

— Нет, — ответила честно, практически не размыкая губ. Не могла сейчас говорить. Горло сжалось от нахлынувших эмоций, засаднило колкой болью от непрошеных слёз. Участливость Дударева буквально лишила её выдержки, пошатнула стойкость. Примени он свою излюбленную тактику насмешки — тут же бы ответила какой-нибудь колкостью, выпустив оборонительные иголки, но чтобы вот так… оказалась не только застигнутой врасплох, но и полностью обезоруженной.

Всё… Не было смысла вырываться, примерять непривычную маску безразличия. Он всего лишь прикоснулся, а она уже забилась в его руках попавшей в силки птицей. Это стало ясно ещё в клубе. Когда и он, и она, одновременно почувствовали обоюдное необъяснимое влечение друг другу.

И радостно от этого, и страшно. Страшно, что за столь короткое время успела настолько потерять голову, что сама себя не узнавала. И радостно, что и для Вала их встреча оказалась значащей. Что нашла в нем отклик, вызвала такую же бурю эмоций. Вопрос только, серьёзных ли? Потому как для неё взорвавшиеся к нему чувства подобны смерти. Интересно, и для него так?

Господи-и-и, она точно сошла с ума, раз позволяет таким мыслям ещё больше задурманить запутавшееся сердце. Разве так можно? А вдруг это всего лишь временная слабость, желание оказаться в надежных мужских руках, почувствовать на себе обжигающий взгляд? Вдруг потом придёт пустота и разочарование? Это ведь Дударев… Что с него взять? В доме спит его, так называемая любимая, и по совместительству её племянница, а он тут, с ней рядом.

Словно почувствовав её смятение, Вал неожиданно прижался щекой к её виску, и у Юли едва не подогнулись коленки, когда почувствовала в волосах его горячее дыхание. Напряглась, отстраняясь, но он не дал, удержал силой, и ей не оставалось ничего другого, как застыть в плену его рук, обмирая каждой клеточкой от властного скольжения широкой ладони вдоль её спины.

Он всего лишь касался кожи, а у Юли плыло перед глазами от накатившей слабости. Она чувствовала исходившую от него мощь, впитывала в себя жар его тела, принюхивалась к едва уловимому, остаточному аромату парфюма. Боже… укутаться бы им, укрыться от всего плохого в этих сильных руках…

Боялась сделать вдох, пошевелиться. Это так необычно: привязаться к кому-то настолько сильно. Казалось, она знала его всю жизнь. Что родной он ей, близкий.

Как же страшно…

Страшно и до одури волнительно. Горько в груди и так влажно между ног. Чай немаленькая, чувствовала упирающую в живот твёрдость, и вот это его осознанное влечение к ней туманило разум, перекрывало доступ воздуха в легкие. А вдруг это всего лишь игра с его стороны? Лёгкий флирт, когда одно другому не мешает?

— Вал… — голос хриплый, с легкой вибрацией после сна. В который раз попробовала отстраниться, хотя видит Бог, так бы и стояла с ним в обнимку до самого вечера. — Пусти!..

— Не могу, — мял её руками, вжимая в себя со всей силы. Диким зверьем заныло по ней в паху. Всё и так понятно, ясно как божий день, а что-то сдерживало, не позволяло сорваться, взять на руки и залюбить в этом стоге сена до сорвавшихся с губ хриплых стонов.

— Нельзя нам… — напомнила Юля с горечью. — Мне нельзя, — всхлипнула, почувствовав, как ожили горячие губы сначала на её волосах, потом на виске, щеке и замерли в миллиметре от губ. — Там уже и мама, наверное, проснулась. Мне нужно вернуться.

А его уже повело. От запаха её медового, от затуманенных страстью зелёных глаз и робких, таких несмелых прикосновений к его плечам.

— Вал!.. Пожалуйста…

Дыхание к дыханию, глаза в глаза. Засосало под ложечкой от осознания невозможного, как только опустил взгляд, и наткнулся на разбитую губу. Впиться бы в неё голодным зверьем, прикусить до крови, но… не её созерцание вынудило взять себя в руки и опомниться, а то, что стало сему причиной. Глеб… её семья… Марина… Обещание, данное матери, себе.

И, правда, нельзя… Совсем слетел с катушек, позабыв кто она, кто он.

Отпустил. Будто обжегшись, спрятал руки в карманах шорт, продолжая разглядывать манящие губы. Юля тоже продолжила стоять на месте, и не думая уходить.

— Иди, — произнес сипло, ненавязчиво подталкивая Юлю к тропинке. — Уходи, иначе случится горе. Ты же знаешь, я бедовый. Мне терять нечего.

Она вздрогнула, опустив голову, а потом, очнувшись, сорвалась с места, побежав в направлении дома. Вал смотрел ей вслед, изнывая от жуткого желания броситься следом и вернуть, а ещё лучше, увезти отсюда как можно дальше.

На душе пошел такой раздрай, что самому стало страшно.

Жёстко растер руками лицо, прогоняя остатки наваждения и шумно втянул в себя воздух, запрокинув голову. Придется отсидеться тут с часик, от греха подальше. Вот только… как же оно теперь всё будет? М? Как отказаться от того, что уже без спросу поселилось в сердце и незаметно отравило разум?

Просидев у стога целый час, с трудом поднялся на ноги и без особого настроения пошёл к дому.

Задумчиво жуя травяной стебель, решил сразу ехать домой, без каких-либо перекусов и завтраков. Не то, чтобы Военбурги пришлись не по душе. Отнюдь. Как ни странно, что Роман Геннадиевич, что Людмила Анатольевна оказались вполне себе положительными персонажами. Да, с некой долей осторожности и недоверия, но в любом случае их реакция в отношении его кандидатуры была предвиденной, чего нельзя было сказать о Глебе или той самой Софье Ивановне. Вот кто удивил, так удивил. Нет, Осинский, конечно, неадекват, это Вал уже давно понял, ожидал чего-нибудь эдакого, с под*бом, но не за столом же. Да и именинница недалеко ушла, всё ей хотелось знать: кто когда умер, размер жилплощи, доход от элеватора. Так и подмывало спросить: «А оно тебя еб*т, уважаемая? Кушаешь свой салатик? Вот и кушай потихоньку».