между представителями стороны обвинения в ходе ведовского процесса уникальна. Она показывает, насколько могли расходиться в своих представлениях о природе maleficia даже те, кого именовали по-немецки die gelerten или на латыни literati — образованными людьми.

Как отмечает Х.П. Бродел, все ученые люди, принимавшие участие в деле Шоберин, верили в колдовство. Однако инквизитор и представители епископской администрации разошлись во мнениях относительно того, как следует распознавать ведьму, или же, на более фундаментальном уровне, — что ведьма представляет собой[333].

Структура обвинения известна нам благодаря латинскому тексту «Артикулы [пункты обвинения. — Гр. Б.] и опрос[ный лист. — Гр. Б.] для процесса над Шоберин» (Articuli et interrogatoria super processum Schouberin), составленному инквизитором для проведения допроса в его отсутствие и опубликованному тирольским историком Х. Амманом[334]. Этот документ содержит в себе общую характеристику обвиняемой (преамбула) и шесть «Артикулов», посвященных отдельным эпизодам дознания. Издатель при публикации использовал для краткости название «Инструкция», и я буду придерживаться его при дальнейшем изложении материала.

В преамбуле Хелена Шоберин характеризовалась как «та, что подозревается в двойной ереси, т. е. в еретическом [отступничестве от] веры и в злонамеренном колдовстве» (hec in duplici heresi fidei scilicet et maleficiarum est suspecta).

Эта формулировка почти дословно повторяет немецкий обвинительный оборот «Нюрнбергского руководства», согласно которому суду подлежат те, кто находится под серьезным подозрением «в делах волшебства или ереси» (in den sachen der zauberey oder ketzerey)[335]. Ключевое обвинение включало в себя подозрение в убийстве рыцаря по имени Йорг Шписс (Jörg Spiess), и в суде надлежало выяснить, «ядом ли или иным колдовством она его убила» (an toxico vel alias maleficio ipsum interemit).

Наконец, в заключении преамбулы приводилось утверждение, что «(…) есть общее правило, что все ведьмы с молодости обременены плотскими [связями] и супружескими изменами, о чем учит опыт»[336].

Внезапная смерть представителя местной аристократии в австрийских реалиях XV в. была событием неординарным, будоражащим внимание всего города, что неизбежно порождало слухи об использовании «яда или иного колдовства». Грань между колдовством и отравлением (случай Йорга Шписса) либо отравлением и инфекционным заболеванием для средневековой медицины была крайне зыбкой и едва уловимой, каждый инцидент вызывал к жизни массу толкований. Аналогичная ситуация вокруг внезапной кончины эрцгерцога Австрийского Альбрехта VI в 1463 г. стала предметом исследования М.А. Бойцова, к которому я отсылаю читателя[337].

Первый артикул начинался с описания случая публичной брани в адрес Генриха Инститориса, имевшей место в скором времени после его прибытия в Инсбрук. Шоберин публично обругала его, что послужило поводом для установления ее имени и обстоятельств жизни (qua de causa de eius nomine et vita primo habui inquirere). Второй артикул выдвигал следующее, близкое по содержанию обвинение — вызывающее поведение обвиняемой на проповедях инквизитора[338].

Следующие два артикула были посвящены таинственной смерти рыцаря: третий содержал в себе сведения, почерпнутые из городской молвы, четвертый — от свидетелей из дома покойного. Шоберин «подозревалась более всего в смерти рыцаря всеми жителями города» (de morte militis plurimum suspecta et aput omnes incolas oppidi habetur).

Далее Инститорис делился своими размышлениями о возможной попытке Шоберин склонить Йорга Шписса к интимной связи и, как завершение третьего артикула, следовало наблюдение, адресованное другим судьям: «Нет сомнения, что такого рода совращения умов к любви или же к ненависти ведьмы могут учинять, как известно вам, достопочтенным отцам»[339].

Наконец, короткий четвертый артикул обрисовывал ситуацию со стороны пострадавших, согласно которой рыцарь сам указал на преступницу, «сказав печально: та, т. е. Шоберин, убила меня» (dixit sorori: “illa, scilicet Scheuberin, me interficit).

Пятый артикул сводился к констатации, что обвиняемая часто общалась с другой подозреваемой в злонамеренном колдовстве — Барбарой Хюфейсен (cum illa Hüfeysen), из чего следовало, что в данном случае может быть применен канон Inter sollicitudines о противодействии еретикам[340].

Шестой артикул был посвящен вредоносному пророчеству в адрес молодой жены бывшего возлюбленного Шоберин, которое имело место за несколько лет до ведовского процесса 1485 г. Авторы нового немецкого перевода «Молота ведьм» относят это событие приблизительно к 1479 г.[341] Печальные последствия этого проклятия, согласно «Инструкции», заключались в том, что обвиняемая Шоберин якобы «отняла телесное здоровье» невесты (privavit corporali sanitate).

Здесь же приводился мотив этого последнего преступления: «Поскольку очевидно, [что] нынешний супруг пострадавшей, когда был сам свободен, равно как и та [Шоберин] была свободна, он, как и многие другие, плотски познавал ее и многих других, позднее отвергнул и другую в жены взял»[342]. В этом отношении данный случай из experientia, инквизиторского опыта «брата Генриха из Шлеттштадта», выступает наглядным выражением одной из главных причин злонамеренного колдовства, как это трактует «Нюрнбергское руководство», а именно — женской ревности[343].

Обращает на себя внимание ярко выраженный языковой «маркер». В пространстве этого документа по-немецки изъясняется только ведьма и только в момент совершения колдовства. «Инструкция» развернуто воспроизводит бранные инвективы Шоберин, произнесенные ей при первом знакомстве: «Плевать на тебя, дрянной монах! Чтоб тебе дурно стало!» (Pfei dich, du sneder minch, daz dich das fallend übel etc) и на проповеди: «Когда бы черт сплавил уже монаха прочь; он не проповедует ни о чем, кроме ереси! Чтоб уже его лихо к могиле прижало!» (Wen fiert der düfel den münch enweg, er bredigit nüst dan ketzerei: das in das fallend übel in sein grawen schedil ange), а также недоброе прорицание, высказанное молодой, более счастливой сопернице: «Немного будет у тебя здесь здоровых дней» (Du solt nit fil gesunder tag hie haben).

Можно было бы заподозрить составителя документа в педантичном желании зафиксировать данные показания буквально. Однако важно помнить, что эта педантичность распространяется только на обвиняемую, тогда как умирающий рыцарь делится своими подозрениями с домочадцами на латыни, а несчастная молодая особа вообще «лишена права голоса». В отличие от последних минут жизни умирающего рыцаря ее злоключения описываются обезличенно и отстраненно.

В этом документе жертвы не используют родной язык для описания нанесенного ущерба или же собственных претензий. Да и объяснения самой ведьмы, сделанные после ареста, пересказываются на языке ученых людей. Далее уже на латыни повторяется суть «претензий» Шоберин к проповедям Инститориса, «поскольку он не проповедует ни о чем, кроме ведьм» (Quia non predicatis nisi contra maleficas).

Эпизоды, обсуждаемые в «Инструкции», подкреплены свидетельскими показаниями, данными на протяжении октября 1485 г.

Первым свидетелем по этому делу выступил непосредственно Генрих Инститорис, сообщив 4 октября суду свои наблюдения относительно поведения Шоберин[344].

Далее 13 и 14 октября были заслушаны показания по делу о смерти рыцаря Йорга Шписса, данные людьми, относившимися