Иван Антонович (Иван VI), правнук Ивана V (единокровного брата Петра I), родился в 1740 году. Вскоре после рождения он был назначен наследником престола своей теткой, императрицей Анной Иоанновной, дочерью Ивана V. После смерти Петра II права на трон оспаривали друг у друга две ветви Романовых – наследники Петра I и наследники Ивана V. Два дворцовых переворота, последовавшие один за другим (1740 и 1741), предрешили судьбу Ивана Антоновича, которая оказалась совсем не той, какую прочила ему тетка. Семья Ивана VI была сослана в Холмогоры, где в 1746 году скончалась его мать. Когда Ивану было шестнадцать, его разлучили с близкими, переведя в печально известную Шлиссельбургскую крепость в Санкт-Петербурге, где он много лет томился в одиночной камере под неусыпным надзором стражи. В 1762 году муж Екатерины Петр III нанес ему визит и удостоверился, что юный узник едва научен грамоте и с трудом читает, но что ему ведомо его высокое происхождение. Довольно скоро, при пособничестве императрицы, Петр III был убит. Екатерина считала Ивана Антоновича своим самым опасным соперником. Охране крепости был дан приказ умертвить его при малейшей попытке бегства. Когда подпоручик Мирович, которого некоторые считали орудием в руках Екатерины, попытался освободить его в 1764 году, Иван Антонович был убит стражей. Таким образом, в нем соединились все черты, необходимые для присвоения самозванцами его имени. В 1760‐х годах монастырский крестьянин Иван Матвеев провозгласил себя «Иваном, императором и самодержцем всероссийским». В 1788 году в Прибалтике купец Тимофей Курдилов назвал себя «принцем Иоанном» – похоже, лишь для того, чтобы выиграть дело против другого купца, который его обманул. Он был отправлен в Соловецкий монастырь. В его лице мы сталкиваемся не с классическим типом самозванца, а скорее с шарлатаном, решившим использовать самозванчество в своих целях, в чем тоже, впрочем, не было ничего нового.

Был еще один фактор, который, помимо дворцовых переворотов и насильственных или естественных смертей царей и царевичей, давал обильную пищу слухам. Речь идет о приходе во власть женщин. В 1725 году на русский престол под именем Екатерины I взошла вторая жена Петра Великого. В 1730 году была призвана на царство дочь Ивана V Анна Иоанновна. После ее смерти (1740) несколько месяцев правила внучка Ивана V Анна Леопольдовна, которая была регентшей при своем малолетнем сыне Иване Антоновиче. После переворотов 1740–1741 годов императрицей стала Елизавета Петровна, дочь Петра I и Екатерины I. В 1762 году Елизавету сменила Екатерина II, правившая до 1796 года. Пол монарха начал играть роль в недовольстве самодержавной политикой.

В лице Ильи Скворцова, солдата омского полка, объявившего себя юродивым, сошлись безумие, недоверие к женщинам и критика царизма. Он избрал не самую безобидную форму юродства: эсхатологические пророчества и обличение властей. Но это были уже не те времена, когда юродивые внушали страх и уважение. Солдаты и офицеры, однополчане Скворцова, считали его помешанным и в ответ на его слова смеялись и назначали ему наказания, пока однажды (1785) он не вручил капитану листок с пророчеством, написанным под его диктовку тринадцатилетним подростком (сам он был неграмотным). Документ, переданный в Духовную консисторию, гласил: «Ни царя, ни царицы ныне нет – потому что-де ныне все начальники самовластны, что захотят, то и делают, бьют и мучат. Царице же в вере христианской женскому полу царствовать не подобает, потому что как царь царствует на небеси Бог, то и на земли должно быть по образу Ево». В XVIII столетии народное сознание часто видело причину всех бед в царицах, сменявших друг друга на престоле после смерти Петра I. Перечень претензий Ильи царскому режиму широк: от подчинения Церкви светской власти до тяжелого положения крестьян в армии; при этом он не упускал случая уподобить русских императоров Антихристу. Бог якобы сам связался с Ильей и поручил ему стать провозвестником грядущих перемен, чем и объясняется его решимость передать документ вышестоящим чинам. Он именовал себя «пророком Ильей», который должен явиться на землю накануне Страшного суда, чтобы возвестить о скором конце света. «Рече Илья, Божий человек, отцам духовным и гражданским судьям: „Ожидайте к себе в Сибирь праведнаго, сойдет к вам и на землю Сын Божий, разберет все дела ваши лукавыя“». Консистории пришлось выбирать, кем объявить Скворцова – сумасшедшим или преступником. После того как она выбрала второй вариант, дело было передано военному суду, который приговорил к смерти Илью и мальчика, писавшего под его диктовку, хотя потом и заменил последнему смертный приговор побоями. Приговор, вынесенный Скворцову, был отправлен на утверждение Екатерине. Августейшая собеседница Вольтера и ее министры, решив, что Скворцов все же скорее безумец, нежели преступник, приговорили его к пожизненному заключению в одиночной камере в суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре, одной из самых зловещих монастырских тюрем в России. Илья, по-видимому, искренне верил в свое призвание и свою роль; самозванцем и лжепророком он был лишь в глазах властей. Н. Н. Покровский, раскопавший в архивах его дело, не без иронии замечает, что члены Духовной консистории охотно подписались бы под многими мыслями Ильи Скворцова; их потрясло другое – что Бог доверил свои планы простому солдату из Омска, минуя Священный синод и всю священническую иерархию.

«У нашей царицы волос долог да ум короток!» – говорил крестьянин Яков Татаринов, осуждая решение тогдашней императрицы предоставить помещикам и офицерам право пороть солдат (1740). Не озаботившись присвоением имени конкретного царя или царевича, он объявил себя просто царем. Было несколько других случаев, когда самозванец не считал нужным называться именем какого-либо определенного государя. В период с 1740 по 1760 год еще трое – крестьянин Артамон Чевычелов, казак Михаил Рандачич и некий гренадер, чье имя до нас не дошло, – объявили себя, императором, самодержцем и царевичем соответственно. И в другие эпохи встречались «безымянные» самозванцы. Разумеется, отсутствие в архивах указаний на заимствование самозванцами царских имен не означает, что этих самозваных царей не могли звать так же, как реальных царей и царевичей; однако в целом это явление вполне можно трактовать как отзвук того манифеста Петра Великого, в котором он требовал от подданных принести клятву верности безымянному наследнику. Можно также задаться вопросом, не сыграло ли отрицательное отношение к женщинам на троне свою роль в отказе от заимствования самозванцами царских имен: сам факт принадлежности к мужскому полу – вспомним аргументацию советников юного Петра в их борьбе с царевной Софьей – давал право считать себя конкурентами императрицы.

Вспомним и о весьма известном случае княжны Таракановой, вполне тривиальном – она объявилась в 1770‐х годах – и в то же время беспрецедентном: женщина, жившая за границей, настолько тревожила императрицу, что по приказу последней была похищена, посажена на русский военный корабль и доставлена в Россию, где и умерла в тюрьме (1775). Известно, что она почти не говорила по-русски, пользовалась покровительством одного знатного немца и – в числе других именований – называла себя внучкой Петра Великого.

По словам О. Г. Усенко, с 1764 по 1796 год засвидетельствовано двадцать три случая появления мнимых Петров III. Согласно последним исследованиям, основанным на архивных данных, в период между 1762 и 1800 годом «явилось» шестьдесят лжецарей. Поскольку некоторые из них обращались к практике самозванчества неоднократно, общее количество этих случаев исчисляется шестьюдесятью пятью. Промежуток, отделяющий момент, когда человек решает объявить себя царем, от минуты, когда он открывает свое истинное имя, сильно разнится в зависимости от обстоятельств: в десяти из пятидесяти шести случаев он составляет меньше месяца; в пятнадцати – от семи до двенадцати месяцев; в трех – от одного до двух лет; в восьми – от двух до трех лет; еще в трех – от трех до пяти лет; еще в трех – от пяти до десяти лет; в семи – от десяти до пятнадцати; в трех – от пятнадцати до двадцати лет; в двух – от двадцати до тридцати лет; еще в двух – больше тридцати лет. Среди сорока четырех самозванцев, являвшихся подданными Российской империи, десять были благородного происхождения; семь – из купеческой или городской среды; шесть казаков; два священника; девятнадцать крестьян; половина из них владели грамотой. Вопреки привычным представлениям, большинство этих случаев (сорок один, или 64%) имели место в городских агломерациях, собственно в городах и поселках, и только двадцать три (36%) – в деревнях или вне каких-либо поселений. Недоверие к самозванцам со стороны народа – вспомним того же Труженика – вынуждало их тщательно выбирать время и место «проявления». Вследствие этого из пятидесяти трех случаев, относящихся к делу, только в четырех самозванцы осмеливались открыться перед публикой, чье количество превышало трех человек; в двадцати восьми они называли себя царским именем в присутствии двух-трех человек; в двадцати одном случае они делали это при единственном свидетеле. Треть из них были разоблачены и задержаны свидетелями их проявления. Более 90% этих случаев имели место в европейской части России; остальные – в Сибири. Двадцать пять таких случаев произошло в центре европейской части империи, четырнадцать из которых – в столицах, Москве и Санкт-Петербурге, а остальные тридцать три в иных регионах: девять на территории нынешней Украины, два – в Белоруссии, двадцать два – в России (три на Дону, девять на берегах Волги, два на Урале и восемь вблизи юго-восточной границы). Эти данные демонстрируют прежде всего, что во второй половине XVIII века самозванцы могли проявляться и вне казачей среды, хотя только участие последних обеспечивало волнениям массовый масштаб, а кроме того, что активность самозванцев сосредотачивалась на периферии зоны распространения крепостного права.