за назначением Поливанова и Щербатова он заменил Щегловитова Александром Хвостовым, а обер-прокурора [Святейшего синода] Саблера — Самариным. Все эти новые назначения были приняты обществом с радостью.

Генерал Поливанов давно считался сторонником и любимцем Государственной думы. Даже враги отдавали справедливость его уму, знаниям и работоспособности, хотя и считали его большим интриганом.

Князь Щербатов пользовался большим уважением в общественных кругах, слыл за хорошего человека. В члены Государственного совета он был избран от земства. О том, подходит ли он к должности министра внутренних дел, общество, конечно, не думало. Но надо отдать ему справедливость, что он сразу же понял, что генерал Джунковский совершенно не соответствовал посту товарища министра, заведовавшего полицией, и сразу же стал думать, как бы ему найти повод для почетного ухода.

Александру Хвостову, который был членом Государственного совета и сенатором, радовались, прежде всего потому, что он заменил Щегловитова, которого недолюбливала либеральная общественность и ненавидели все евреи. Явные и тайные революционеры понимали, что Щегловитов, умный и железной воли человек, мог бы в нужный момент задушить какую угодно революцию, лишь бы ему дали вовремя соответствующую власть и права. Поэтому его уходу и радовались. Радовались еще и потому, что его считали сторонником Распутина. Последнее было совершенно неверно.

Щегловитов совершенно игнорировал старца, никаких его просьб не исполнял и тем навлек на себя даже нерасположение царицы, как человек черствый и жестокий. Но кто-то пустил сплетню, что он распутинец, и этому верили.

Но в хороших общественных кругах больше всего радовались назначению обер-прокурором Святейшего синода Самарина. Александр Димитриевич Самарин, член Государственного совета, московский предводитель дворянства, сын известного славянофила, был образованный, дивной души, независимого образа мыслей, чисто русский, православный человек. Самарин пользовался большим уважением в Москве и уважением дворянства всей России. Считали, что он внесет новую, светлую струю в управление церковью и сумеет парализовать попытки влияния на ее дела со стороны приверженцев Распутина. Сразу же пошли легенды, что он принял пост под условием, чтобы Распутин навсегда покинул Петербург и т. д. Никаких таких условий он не ставил, но они так отвечали желаниям общества, что легенде верили и ей безмерно радовались.

При таком хорошем общественном настроении 8 июля по всей России были отслужены торжественные молебны с крестными ходами о даровании победы, а 19 июля состоялось открытие сессии Государственной думы. Оно явилось триумфом генерала Поливанова, выступление которого имело большой успех. В тот же день был опубликован высочайший приказ по армии и флоту, подбодрявший войска на новые испытания, жертвы и подвиги.

27 июля были сделаны новые шаги навстречу общественности. Товарищем министра внутренних дел был назначен товарищ председателя Государственной думы князь Волконский.

Это назначение, конечно, было не деловое, а только политическое (домашнее) и удивило многих не в пользу князя Щербатова. В тот же день Поливанов заявил, в закрытом заседании Государственной думы, о назначении по высочайшему повелению Верховной комиссии с участием представителей от законодательных учреждений для расследования непорядков по снабжению армии. Заявление было встречено восторженно. Поливанову устроили настоящую овацию. Это был, конечно, прежде всего удар по Сухомлинову.

Вражда к нему со стороны Ставки, со стороны политических врагов, как Гучков и другие, была настолько велика, что не обращали внимания даже на то, что подобный шаг прежде всего наносил удар нашему престижу в глазах союзников. Что всякое преследование теперь, во время войны, преждевременно и неуместно. Умные интриганы делом Мясоедова валили Сухомлинова, а через голову последнего наносили удар и по трону. Но [великий князь] Николай Николаевич и Поливанов были очень мстительны, а государь не отдавал, видимо, отчета себе, как может развернуться это дело. Некоторые правые вспоминали, как сдал он, государь, в свое время П. Н. Дурново, Владимира Трепова, Курлова. Теперь сдает Сухомлинова…[56]

30 июля, в день рождения наследника, государь оказал новую милость казачеству. Наследник был назначен шефом Новочеркасского Казачьего военного училища. Оказано было внимание и столь любимым морякам. В этот день, утром, перед Царскосельским большим дворцом государь произвел гардемарин в офицеры. Государь обошел фронт с наследником и сказал молодежи небольшую, но весьма прочувственную, простую задушевную речь. «Верьте, — сказал он между прочим, — как бы ни были тяжелы времена, которые переживает наша родина, она все же останется могучей, нераздельной и великой, какой мы привыкли ее видеть с детства».

Затем государь поздравил гардемарин, [ставших] офицерами.

Август месяц начался нехорошо. 1-го числа в Государственной думе кадет Аджемов, социал-демократ Чхенкели и социалист-революционер Керенский произнесли резкие против правительства речи, а председатель правых, бывший нижегородский губернатор Алексей Хвостов, говоря о немецком засилье, смешал с грязью Министерство внутренних дел и высмеял непригодность ушедшего Маклакова и оставшегося Джунковского. Речь этого правого депутата, как он сам говорил про себя — «человека без задерживающих центров», по резкости и по нападкам на власть была гораздо хуже речей левых и потому произвела на всех особенно сильное впечатление. Было в ней что-то не только демагогическое, но даже страшное для власти.

4-го числа произошло событие, коснувшееся Распутина, а потому всполошившее и его сторонников, и противников.

Одним из ярких антираспутинцев считался генерал Джунковский, про которого даже говорили, что он как-то побил Распутина, что, конечно, являлось полнейшим вздором, но когда об этом спрашивали генерала, то он в ответ только загадочно улыбался — понимай как хочешь.

Оба они, министр и его помощник, после знаменитого скандала у «Яра», в общем, ничего неприятного старцу не сделали. И вот теперь, четыре месяца спустя, 4 августа, Джунковский, воспользовавшись правом всеподданнейшего доклада по делам полиции, сделал государю в Царском Селе доклад о старце, взяв за основу скандал у «Яра».

Джунковский состоял в правительстве и в свите государя, но по существу оставался москвичом, принадлежавшим кружку великой княгини Елизаветы Федоровны. Там были все его воспоминания по приятной службе при великом князе Сергее Александровиче по губернаторству, по его личным, общественным и сердечным симпатиям. Оставшаяся при Елизавете Федоровне его сестра Евдокия Федоровна[57] являлась его живой, физической связью с Москвой.

И вот теперь, действуя в полном идейном согласии с главными московскими антираспутинскими кружками, с одной стороны, с другой же стороны, не будучи связан с Маклаковым, который ушел, и поддавшись вновь (как в 1905 году) поднимающейся волне общественного движения, главным истоком которого была опять-таки Москва, Джунковский решил выступить против Распутина. При Маклакове он получил право доклада государю по делам охраны его величества, так как жандармерия (а он был командиром Корпуса жандармов) охраняет государя при его следованиях по железным дорогам. Будучи принят 4 августа, он и сделал