– Ну, садись, – велела баба Нина, указывая на широкий деревянный стол у окна. – Кашу будешь?

– Спасибо, я завтракал, – отказался Марк, занимая одну из двух табуреток и вытягивая под столом ноющую ногу.

Баба Нина удовлетворилась этим ответом, сама тоже завтракать не стала, села рядом и невидящим взглядом уставилась на него.

– Так что же ты спросить хотел?

– Дело в том, что я – медиум, – осторожно начал Марк, следя за реакцией знахарки, но та лишь кивнула, не удивившись и не возразив. – Я умею общаться и с теми душами, что по какой-то причине задержались в этом мире, а могу и вызвать тех, кто уже ушел в мир иной. Но недавно в Санкт-Петербурге кто-то начал убивать женщин. И я не могу связаться с их душами, чтобы узнать хоть что-то об убийце. Обычно после смерти душа либо сразу уходит, либо остается в виде призрака на какое-то время, но никогда души не остаются в своих телах. Смерть перерезает тонкую нить, их связывавшую. А с этими женщинами происходит что-то странное: их души так и остались внутри тела, заперты в них, а потому не отвечают на мой призыв. Я никогда с таким не встречался. Мне сказали, что вы можете что-то знать.

– Кто сказал? – строго спросила баба Нина, как будто во всем его рассказе ее заинтересовало только это.

– Одна знакомая, – чуть удивленно ответил Марк.

– Экстрасенс?

Марк растерялся. Откуда она знает?

– В каком-то смысле. Она телепат.

– Состоит в Ковене? – продолжала допрос старуха, но этот вопрос заставил его удивиться еще больше:

– В каком Ковене?

– Ковене Черного Ворона.

– Первый раз о таком слышу, – честно признался он.

Баба Нина внимательно «смотрела» на него слепыми глазами долгих секунд десять, а затем удовлетворенно кивнула:

– Верю тебе. Действительно, не знаешь о Ковене. И либо знакомая твоя тебе лжет, либо ее саму обманывают. Впрочем, это неважно. С Ковеном мои пути навсегда разошлись. Скажи, убитые женщины обладали неким даром?

Марк удивляться уже перестал, зато уверился, что приехал не зря. Баба Нина наверняка сможет пролить хоть какой-то свет на происходящее.

– Они были гадалками.

– Гадалками? Ну, пусть так. Ты Смерть привел, так тому и быть, я уже достаточно пожила. А исповедаться напоследок хочется, расскажу тебе все.

Она села чуть поудобнее, и Марк понял, что рассказ будет не только долгим, но и очень личным. Было что-то такое в выражении лица знахарки, что обычно появляется у всех старых людей, когда они вспоминают давно ушедшие времена своей жизни.

– Я ведь на самом деле вовсе не деревенская необразованная баба, – начала баба Нина, и Марк обратил внимание, как едва заметно изменилась ее речь: стала чуть более правильной, «городской», словно пожилая женщина перенеслась куда-то, где была до того, как поселилась в этом домике. – В Москве родилась, родители мои были коренные москвичи, еще до революции там жили. Из бывших дворян, чудом удалось выжить, хоть богатство и потеряли. У меня образование хорошее было, я кандидат исторических наук, археолог. И вот в далеком шестьдесят втором году дело было. Проводили мы раскопки в одном из отдаленных районов нашей необъятной родины. Неважно в каком, не имеет значения. Важно только, что никакой цивилизации рядом, мы пешком несколько дней добирались. Стоянку древних племен там нашли. Я теми раскопками руководила. Ничего сверхинтересного, все, как всегда: древние элементы орудий труда, украшений, осколки посуды, кости животных. В один из дней откопали мы тринадцать колец. Они ничем не отличались от других украшений, такие же старые, плохо сохранившиеся. У меня даже мысли не возникло, что они не принадлежат той эпохе, что и вся стоянка. Сложили их в общий ящик и забыли. Ну, то есть, как забыли? Описали, у меня с этим строго было, сфотографировали, но какого-то особого значения не придали. Как я говорила, раскопки велись далеко, поэтому все найденное мы никуда не передавали, у себя хранили, чтобы потом, когда вернемся, все сразу и привезти. И вот через несколько дней после того, как откопали мы кольца, приехал к нам новый сотрудник. Сказал, что прислали его из Института нам в помощь, Ильей назвался. Такое иногда случалось: возвращалась иная экспедиция, ее расформировывали другим в помощь, или новый сотрудник приходил, его куда-то отсылали. Вот я и не удивилась. Тем более Илья оказался умным, к тяжелому труду привычным. Еще молод был, чуть старше меня. Мы с ним после отбоя чай вместе пили, болтали о разном. Ну я и… влюбилась.

Баба Нина произнесла последнее признание немного смущенно, как будто до сих пор ей было стыдно за ту недальновидную слабость. А то, что пожалела она о своей влюбленности, Марк уже понял. Илья, скорее всего, сделал что-то нехорошее. Так и оказалось.

– Как-то ночью, уже незадолго до конца экспедиции, я проснулась от того, что в моей палатке кто-то роется. Причем в полной темноте. Включаю фонарь – Илья. Стоит возле ящика, куда мы собирали найденные вещи. Я вскочила, смотрю, а он кольца эти украл. «Зачем же ты их взял? – говорю. – Что в них ценного?» «Ты не понимаешь». Раскрывает ладонь, а на ней вместо тринадцати старых колец лежат целые сокровища: перстни невероятной красоты, из белого золота, как будто тонкие нити сплелись вокруг огромнейших камней. И рубин там был, и изумруд, аметист, топаз, сапфир… Все кольца схожи, только камни разные. Я глазам своим не поверила. Мы, конечно, те кольца не отмывали сильно от грязи, повредить боялись, обычно это в лаборатории делали уже, но мне казалось, что не настолько они были грязными, чтобы я не разглядела в них сокровища. И тем не менее, других объяснений я тогда не видела. Я была комсомолка, партийная, ни в бога, ни в чудеса не верила. Родители мои тоже в партию вступили, тогда иначе не выжить было, как минимум, руководящую должность не занять, да только в душе они так коммунистами и не стали. Мать не сберегла семейные драгоценности, столовое серебро, а иконы припрятала и молилась до самой смерти. Я же была идейной коммунисткой, ценности и убеждения Советов разделяла. Правда, к тому времени, как прибежали другие на поднятый мной шум, камни уже снова превратились в старую груду железок. Я тогда объяснила себе все тем, что в полумраке мне что привиделось, а что и приснилось. Скрутили мы тогда Илью, до раскопок больше не допускали, а потом после возвращения в милицию сдали. Оказалось, что никакой он не новый сотрудник института, самозванец обычный. Но в последнюю ночь перед тем, как мы вернулись из экспедиции, он мне сказал: «Ты, Нина, колечки эти прибереги, не сдавай в лабораторию. Сама видела, какие они». Я его, ясное дело, слушать не собиралась, да только после возвращения они пропали! Все есть, а колец нет. И хоть с Ильи глаз не спускали, а все ж никто другой взять не мог. Осудили его, тогда с этим строго было, хоть и не представляли кольца особой ценности. А где-то через несколько месяцев после суда я собиралась в новую экспедицию и внезапно в своем чемодане нашла те самые кольца, представляешь? Причем не старые железные, а из золота, с камнями. Испугалась, конечно! Никому не сказала, ведь меня обвинят, что я спрятала. Пока думала, что с ними делать, пришла новость: Илья в камере повесился. Кто его знает, как так вышло. Ох и мучила же меня совесть в ту ночь! Думала, я по недогляду сунула кольца в чемодан, а человека осудили. И хоть не украл он их, но собирался, все равно совесть мучила. Перебирала я те кольца, крутила в руках, да как-то незаметно одно и примерила. И с того дня стало неладное что-то твориться со мной. Мерещились не то люди, не то призраки. И дома, и на работе, и на улице. Кажется, вот сбоку смотрит на тебя женщина, поворачиваюсь – нет никого. И так постоянно. Я с ума сходила, больничный взяла дома отлежаться. К психиатрам тогда ходить не принято было, да и клеймо это сразу. А еще кольца меня словно манили. Я часами могла разглядывать их, в руках крутить. И чем больше с ними возилась, тем больше сходила с ума. В какой-то момент я поняла, что еще немного – точно умом тронусь. И тогда… Не устал еще?