Жар охватывал, скользил невидимыми нитями, оставаясь на коже там, где касались пальцы Владимира. Дыхание сбилось, стало хриплым, тяжелым. Остро чувствовала, что и он сходит с ума. Горит не меньше, чем я. Желает не меньше, чем я. И любит…

Мысль оборвалась, так и не оформившись. Его шепот изводил, вынуждал изнывать, выгибаться в его руках.

— Не отдам тебя, морковка. Слышишь? Не отдам!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Повалив меня на кровать, зацеловывал щеки, веки, даже кончик носа. Губы открывались навстречу губам. Мои ладони путешествовали по его груди, плечам. Пальцы зарывались в короткие волосы. Ровно до тех пор, пока он не вздернул руки над моей головой, перехватывая их за запястья.

Вздернул, а я на миг будто ослепла и оглохла. Замерла, осознавая, что именно делаю. Ровно то, в чем обвинил за столом меня Михаил.

— Что такое? Что случилось? — обеспокоенно спросил Володя, едва я оттолкнула его и поднялась на ноги, уходя как можно дальше от кровати. — Тебе было тяжело?

— Не в этом дело, — справившись с дыханием, ответила я. — Дай мне, пожалуйста, одеяло. Я пойду спать вниз.

— Ты серьезно?

Его фигура в свете сияющей луны вмиг закаменела, а голос словно покрылся льдом. Тем самым, какой наверняка сейчас был и в глазах. Он всегда там был — на пару с серым туманом.

Я не ответила. Лишь повела плечами, отворачиваясь к окну. Чтобы не видел пылающие щеки, грудь, что вздымалась, будто я только что пробежала пару километров, и глаза. Зеленые глаза, которые были согласны на все.

— Ложись в кровать, — прозвучало безэмоционально, пусто, легко.

— А ты?

— А я лягу на пол, иначе наш обман откроется уже завтра утром.

И ушел. В душ. Из которого не выходил долгий час.

Спала тяжело. То и дело ворочалась на огромной кровати, ощущая холод простыней и тяжесть одеяла. Мне было некомфортно, но лишь потому, что не хватало объятий, в которых сейчас я так сильно нуждалась.

Вот вроде бы и не поругались, но горечь оседала на языке, а в груди что-то болезненно сжималось.

Могла бы. Да, могла бы запросто позвать его на кровать. Да хотя бы потому, что понимала, каким разбитым он завтра встанет, но не смогла. Так и не смогла себя пересилить, потому что отчетливо чувствовала себя виноватой. Единственное, на что я все-таки решилась, — это накрыть его вторым одеялом. Да и то поднялась только потому, что за дверью раздалось душераздирающее: «Миу!»

Котят пришлось собирать по всему дому. Один отважный пушистик смог сам забраться на второй этаж в поисках кого-нибудь, кому можно было пожаловаться на кошачью жизнь. Второго я нашла на лестнице — видимо, пошел за своим братом, но по дороге устал. Третью — девочку — пришлось искать долго. Нашла я ее на кухне — спала моськой в миске, но оставлять ее там поостереглась. Лучше уж сразу забрать, чем потом повторно вставать.

Когда я вернулась в комнату, Владимир по-прежнему спал на полу, развалившись поверх двух одеял. Тогда-то я его и укрыла, но котят к нему не пустила. Уложила спать рядом с собой и, пока гладила мягкую шерстку, сама провалилась в объятия сна, чтобы проснуться от ощущения, будто по моему лицу ползает что-то живое.

Так и оказалось.

Самый наглый и упитанный кошак пытался уместить свой филей прямо на моей голове, тогда как двое других спали, свернувшись клубочками у меня под боком. Пришлось срочно объяснять, что я на такой тесный контакт не рассчитывала, но кто бы меня слушал?

Закрыв этих хитрых хвостатых одеялом, я села и потянулась, но улыбаться новому утру не спешила. Первым делом глянула на пол — туда, где вчера разместилось неучтенное спальное место, — но одеял уже не было, как и мужчины. Его вообще, судя по всему, не было в комнатах.

Да только взгляд мой уже зацепился за важную деталь, которой здесь быть не должно и которую мне уже доводилось видеть. Сердце екнуло непроизвольно. Губы моментально высохли, а пальцы сжали одеяло. На тумбочке стоял стакан с водой, а рядом на белой салфетке пристроились две маленькие желтые таблетки. И вот навряд ли их сюда принес Михаил.

Неужели все-таки?.. Нет.

Моментально вскочив на ноги, я подбежала к креслу, на котором бесхозными лежали мои вещи. Вчера я так и не успела запихнуть их в шкаф — в первую очередь потому, что не знала, какие полки можно занять. Да и не до этого было. Впрочем, как и сейчас.

Спешно натягивала первые попавшиеся штаны, уже на ходу перевязывая пояс тонкой сиреневой кофточки, которую нацепила поверх белого топа. Обувалась на лестнице, втискивая ноги в туфли на высоченном каблуке. Не умывалась, понятия не имела, как выглядит сейчас мое отражение. Важно было как можно тише, незаметнее и быстрее добраться до будки охранников. Она стояла у самых ворот, и я очень сильно надеялась, что там можно было посмотреть записи с камер, которые были понатыканы по всему дому.

Мне нереально везло: на пути никто не встретился и не спросил, с чего бы это я несусь с утра пораньше в сторону ворот. В будку я залетела, как к себе домой, распугав завтракавших охранников. А нехило они так кушают — как в лучших ресторанах.

— Я ненадолго! — огорошила я их. — У меня тут котенок пропал. Владимир Алексеевич сказал, что у вас можно просмотреть записи.

— А почему не в его кабинете? — недоуменно уставился на меня бугай, которому пришлось прекратить жевать.

— Сказал, что ему некогда со мной сидеть, а одну не пустил. Наверное, что-то у него там в ноутбуке есть тайное, — подмигнула я, тараном двигаясь к мониторам. — И это, вы бы вышли ненадолго. Вдруг меня заревнуют? Не хотелось бы, чтобы кто-то лишился работы.

В общем, я их сначала обескуражила, потом заинтриговала и в конце напугала. Отличный психологический ход, когда тебе что-то от кого-то очень сильно нужно. А мне было сильно нужно. Прямо очень.



Потыкав в кнопочки, охранники удалились вместе с тарелками, а я мотала, мотала и мотала, едва нашла нужную камеру, но, как я и предполагала, в темноте разглядеть толком ничего не могла. Нет, камера предназначалась для ночных съемок, но диван в гостиной захватывала мимолетом, да и серо-голубые тона не способствовали узнаванию.

Запомнив время, я поискала записи с другой камеры. Меня интересовал коридор второго этажа, и вот там-то я нашла то, что искала. Владимира, выходящего из своей спальни, а позже его же, заносящего меня в соседнюю комнату.