большой разницы во времени. Выразили готовность, пока суд да дело, накормить и напоить. Он от всего отказался.

Тогда Чо Мен Гилю предложили пройти в соседнее помещение, где располагалось торгпредство:

– Там просторнее и удобнее.

На самом деле в том крыле не осталось никого из сотрудников. Всех увели, здание опустело. Если бы кореец начал стрелять, пострадало бы меньше людей.

У него с собой был пистолет и три запасные обоймы. Но он никому не угрожал. Только просил, чтобы кто-то из российских дипломатов постоянно был рядом. Ни на минуту не хотел оставаться один. Вероятно, боялся: если русские уйдут, значит, это сигнал, что его выдадут властям.

Переговоры между Москвой и Пхеньяном о его судьбе продолжались всю ночь.

Утром внешние ворота торгпредства открылись. В нарушение всех дипломатических традиций на принадлежащую России территорию разрешили войти военнослужащим другой страны с оружием в руках.

Северокорейские спецназовцы имели твердый приказ. Прозвучал одиночный выстрел. Все было кончено.

Пресс-секретарь посольства сообщил журналистам:

– В соответствии с соглашением, достигнутым между нашими странами, перебежчик передан властям Корейской Народно-Демократической Республики.

Иностранные корреспонденты сообщили, что северокорейские спецслужбы сразу же застрелили офицера, попросившего убежища.

Официальные источники всё опровергли:

– Разумеется, в офицера никто не стрелял, он сам пустил себе пулю в лоб, потому что не выдержал нервного напряжения.

Представитель Министерства иностранных дел КНДР поправил собственное информационное агентство:

– Офицер убежища в российском посольстве не просил. Он остался жив, а действовал в состоянии умственного помешательства. Заявления о том, что кто-то мог попросить политического убежища, оскорбительны для корейского народа.

Собственный корреспондент ТАСС в Пхеньяне поинтересовался у российского советника-посланника, действительно ли Чо Мен Гиль был не в себе? И тут же поместил на новостную ленту сообщение о том, что «советник посольства России в КНДР, который непосредственно вел переговоры с корейским офицером, отверг версию о его помешательстве как несостоятельную».

Корреспондента ТАСС в Пхеньяне вызвали в Министерство иностранных дел и дали волю своему недовольству:

– Своими измышлениями вы подстрекаете враждебные силы к клеветнической кампании против нашей героической республики.

Журналисту оставили сорок восемь часов на сборы и выслали из страны.

ЯСЕНЕВО, МОСКВА

Шувалов в тот день летел из Сеула. Он узнал об инциденте, когда приземлился. К тому времени все было кончено. А еще через день в Москву прибыл представлявший внешнюю разведку в Пхеньяне полковник Абзалов.

Он сам говорил с северокорейским офицером, просившим убежища. Начальство требовало доклада. Абзалов отчитался. Потом зашел к Виталию:

– Ты извини, я с пустыми руками. Ребятам ни зеленого чая, ни женьшеня, ни водки со змеей не привез. Сам понимаешь, в такой спешке собирался…

Шувалов пропустил его слова мимо ушей. Полковник отличался редкой скупостью и всегда приходил с пустыми руками, что в разведке не принято.

Но Виталию хотелось, чтобы Абзалов подробно, в мельчайших деталях пересказал ему разговор с северокорейским офицером.

Одна фраза заставила Шувалова насторожиться.

Чо Мен Гиль, недавно служивший в спецназе и переведенный в службу охраны после ранения, вдруг сказал:

– Имейте в виду, что сейчас главная задача – любыми усилиями наказать главного предателя. Да так, чтобы во всех столицах отозвалось!

Абзалов тогда его переспросил:

– Что именно означают ваши слова? О ком идет речь?

Шувалов не выдержал:

– И что он тебе ответил?

Полковник покачал головой:

– Больше ничего от него не добился. Он обещал несколько загадочно: «Вот когда все решится, расскажу подробно».

– И больше к этой теме не возвращались? – с сожалением уточнил Шувалов.

– Нет. А потом такое началось, что не до разговоров стало. – Абзалов встал. – Поеду домой, посплю. Еле на ногах стою.

Шувалов поинтересовался:

– Зачем же его отдали? Другие варианты не рассматривались? Он знал то, что так важно для нас…

Полковник равнодушно отмахнулся:

– Сам понимаешь, на каком уровне это решалось. Меня, например, не спрашивали. А потом… Что с ним делать? Намучились бы, лишняя головная боль… Оставить в посольстве на всю жизнь? Корейцы никогда не позволили бы его вывезти.

– Чтобы другим неповадно было? – предположил Виталий.

Абзалов согласно кивнул.

– А может, он и в самом деле что-то такое знал, чего нам знать никак нельзя, – неуверенно добавил он и вышел, оставив Шувалова одного.

МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ РОССИИ, МОСКВА

Министр обороны России как человек гражданский был вежлив и корректен, не повышал голоса и не ругался. Часто улыбался, хотя от его улыбки многие ежились. Прежние министры вызывали к себе подчиненных через дежурного офицера. А он звонил сам и просил заглянуть. Добавлял:

– Если, конечно, не заняты.

Подчиненные не шли, а бежали.

На Арбатской площади знали, что министра постоянно принимает президент, что они по нескольку раз в день беседуют по телефону. Мало кто из высших чиновников мог похвастаться правом неограниченного доступа к президенту.

В Министерство обороны на Арбате министр приезжал на «вольво» с охраной. Постовые открывали ворота внутреннего дворика. На персональном лифте министр поднимался на пятый этаж. Говорили, что приезжает он на работу крайне рано, в семь с небольшим, а уезжает после десяти вечера.

Пришлось и высшим офицерам изменить график работы: в половине восьмого утра они уже были на месте, а покидали свои кабинеты на Арбатской площади поздно вечером. В субботу приезжали все. Некоторые начальники – и в воскресенье. Соответственно, вынуждены были работать секретариаты, дежурные службы, те, кто готовит срочные бумаги. Словом, половина аппарата нарушала трудовой кодекс.

Начальник Главного разведывательного управления привез к министру своего офицера, только что вернувшегося из Северной Кореи. Тот побывал в зоне свободной торговли Раджин-Сонбон, созданной еще Ким Ир Сеном, который даже образовал специальное ведомство для привлечения инвестиций.

– В свободной экономической зоне планировалось разместить триста южнокорейских компаний, на которых будут трудиться сто тысяч северных корейцев. Рассчитывали, что они станут выпускать продукции на два с половиной миллиарда долларов.

– Оптимистические расчеты, – заметил министр.

– Этот летаргический уголок нисколько не напоминает живую и стремительную Азию, – поделился впечатлениями сотрудник разведки. – В соседних Вьетнаме и Китае люди шумят, кричат, смеются. Здесь такое ощущение, что люди практически не говорят. На улицах ни одной машины, кроме тех, что выделены для гостей. Нет и велосипедов, на которых ездят во всей Азии. В Северной Корее ходят пешком. В любом городе дети с интересом разглядывают иностранцев, здесь же мгновенно убегают, завидев чужака. Когда на железнодорожном вокзале появились двое русских, все пассажиры сгрудились в дальнем углу. Власти исходят из того, что общение с иностранцами опасно. Поэтому даже в свободной экономической зоне корейцы, напуганные сотрудниками госбезопасности, немедленно исчезают, как только с ними пытаются заговорить.

– Знакомая история, – сказал министр без улыбки.

– Фонарей на улицах нет, – продолжал